Но вдруг ей пришло в голову, что птенчика можно завязать в платок, взять платок зубами и так взобраться к гнезду.
— Но сумею ли я? — подумала она.
— Сумею, — ответила громко.
И снова, как на реке, почувствовала в себе силу и мощь. С птичкой в платке Мэри поднялась на ветку и стала взбираться выше. Ветки были толстые и крепкие; но вдруг одна из них затрещала у нее под ногами.
— Господи! упаду! — хотела крикнуть Мэри, но не открыла рта, боясь выпустить платок из зубов. Холодный пот облил ее лоб; она судорожно ухватилась за сук, на исцарапанной руке показалась кровь. Поднялась выше; там ветви были крепче. Она уж не взбиралась, но ползла вверх по дереву; ей стало страшно. Наконец, она достигла гнезда, в нем было еще два птенца. Только теперь Мэри заметила, что мать птенчиков летает около нее, пища и чирикая. Она осторожно положила птенца в гнездо и стала быстро спускаться. Кровь текла у нее по рукам и даже по шее, которую она случайно оцарапала. На земле она осмотрела себя. Платье было изорвано, а шляпа запуталась в ветвях.
— За тобой уж не полезу, — шепнула Мэри.
И бросив последний взгляд на птичек, она проговорила громко, с гордостью:
— Интересно, много ли барышень поступило бы так, как я?
Она опять почувствовала удовольствие, но в другом роде, чем на реке и когда укладывала птенца в гнездо. Она жалела, что никто ее не видал, и что в рассказе поступок потеряет свою прелесть.
— Mery, tu est une brave fille! — говорила она про себя.
Мэри уселась отдохнуть. Над ней виднелись лес и небо, но она не чувствовала уже той обворожительной прелести, как раньше. И ей стало жалко.
— Я себе что-то испортила, — подумала она.
Ничто уже не толкало вперед. Она вскочила в лодку и стала грести против течения, насколько это было возможно, чтобы причалить поближе к парку. Это ей удалось, хотя и с большим трудом. Потом она постаралась обогнуть стену. Высадившись на берег, она веслом проложила себе дорогу через живую изгородь и пошла в парк.
— Вот и экскурсия, — подумала она.
Был вечер. Дул ветер, стаи темных облаков неслись по небу, открывая и закрывая собой желтую, горящую фосфорическим блеском, луну. Мэри сидела у окна. Из сада слышался шум деревьев, подчас в комнату врывались листья и пылинки, занесенные ветром.
Не было поздно, но казалось, что в Загаевицах весь дом спит. Мэри пришло в голову дикое желание прокатиться.
Проект этот, доведенный до всеобщего сведения, привел бы в негодование не только мисс Тамерлан, mademoiselle De Pierreu и madame Кудаковскую, но даже и madame Гнезненскую, погрузившую «son infini sur le fini des oreillers» с французским романом в руке; но у Мэри была преданная служанка Иося.
