Именно это и загадала Кару для Каза. При этом стеклянный шарик, зажатый между ее пальцами, исчез. Так случалось со всеми израсходованными бусинами. Она никогда до этого не желала подобного и, чтобы убедиться, что сработает, для начала она направила зуд на место, которое ничего не подозревающий Каз не постесняется почесать — на локоть. Казимир тут же, не меняя позы, небрежно потер его о кушетку. Улыбаясь про себя, Кару продолжала рисовать.
Спустя несколько мгновений, теперь она заставила чесаться его нос. Не стало еще одной бусины, чуть короче стало ожерелье, а лицо Каза начало перекашиваться. Несколько секунд он сопротивлялся этому, пытаясь не шевелиться, но потом сдался, тыльной стороной ладони быстро потер нос и вернулся в исходное положение. Томное выражение лица как ветром сдуло. Заметив это, Кару закусила губу, чтоб не засмеяться.
"Ну, Казимир," — подумала она, — "не следовало тебе сегодня приходить сюда. Лучше бы ты проспал, как обычно."
В этот раз Кару направила свой коварный замысел в более потаенную часть его тела. Мысленно "прицелившись", она встретилась глазами с Казимиром. Брови на его лице полезли вверх от напряжения. Она слегка склонила голову, словно спрашивая: "Что такое, дорогой?".
Уж теперь-то он не сможет почесаться прилюдно. Каз побледнел и заелозил. Он просто не мог больше терпеть этот непрекращающийся зуд. Кару дала ему короткую передышку, а сама продолжила рисовать. Как только он уже было расслабился и… не был уже так зажат… она нанесла новый удар. Она еле подавила смех, когда увидела, каким напряженным стало его лицо.
Вот еще одна бусинка, зажатая между её пальцами, исчезла.
И еще одна.
"Это тебе не только за сегодняшний день," подумала она, это за всё. За душевные муки и страдания, которые в самые неожиданные моменты всё еще атаковали её, оставляя разбитой и несчастной. За лживые улыбки и воспоминания, от которых она никак не могла избавиться; за стыд, что позволила себе быть такой наивной.
За одиночество, которое становится еще более ощутимым, когда возвращаешься к нему после небольшой передышки. Одиночество, которое начинаешь ощущать физически, — которое липнет к тебе, как мокрая одежда, лишает сил.
"А это", подумала Кару, не улыбаясь больше, "за то, чего уже не вернешь".
За её девственность.
В свой первый раз, одетая лишь в черный шелковый плащ на голое тело, она чувствовала себя такой взрослой — как те девушки, с которыми постоянно зависали Каз и Йозеф — словацкие красотки, с именами вроде Светла или Франтишка, которые выглядели так, словно ничто не способно шокировать их или заставить смеяться. Хотела ли Кару на самом деле быть похожей на них? Во всяком случае, она старательно притворялась, играя роль девушки — женщины — которой было наплевать. Она рассматривала свою девственность как якорь, не дающий ей расстаться с детством — и избавилась от него.
