Скарлетт О’Хара сказала бы: «Я подумаю об этом завтра», а она тянет эту бесконечную мысль за собой на работу, по дороге опутывая ею людей, как опутывается сама мыслями о других, о дороговизне, о стонущей от артрита коленке, о том, что каждый у себя один, как было бы правильно, а просто часть больного, никому не нужного человеческого тела. На работу шла усталая, разбитая женщина. А ведь всего накануне у нее был день счастья. Или ей показалось? Во всяком случае в этом свалившемся на голову без знака предупреждения дне была возможность счастья.
«Бурмин побледнел и бросился к ее ногам». Она не знает лучшей строчки о любви - как обвале, смерче, как о невыносимом слабым и глупым телом испытании счастьем. Как она плакала девчонкой над «Метелью», и вот плачет сейчас. А надо вытереть «морду лица», она ведь идет на работу. Это вам не стена плача.
Возле ее стола сидел и ждал - кто бы вы думали? - Арсен. Такой же выутюженный и стильный, как три года тому назад. А на столешнице стоял огромный ананас, не фрукт, не ягода - ощетинившийся зверь.
- Я уже говорил с главным (это вместо «здрассьте»), он заинтересовался книгой и направил к тебе. Она - в смысле, книга - о наших пересечениях с польским кино уже сегодня, о нашем интересе друг к другу и недоверии. О симпатии и старой-престарой нелюбви. Еврославянство и евразийство. Одни словом, твердо и вкусно, сладко и горько.
- А на обложке ананас? - спросила Марина.
Он засмеялся.
- Вообще-то я имел в виду ананас в шампанском, но на обложке тоже годится. Если играть образом этого варяжского гостя, то некая символика образа есть. Ана-нас как они-нас, а мы-их. Сущность взаимодействий. Но во первых строках я настаиваю на ананасе в шампанском.
- Не актуально, - ответила Марина. - Оставляй рукопись. Посмотрю. Позвоню. Напомни свой телефон.
Он кладет ей визитку. Номер тот же, картинка другая. Они на секунду замолкают. Это пришла и села рядом Элизабет.
- Я хотел у тебя спросить, что тебя связывало с Эльжбетой.
- Я лечилась у нее от тебя. Откуда мне было знать, что у нас с ней одна болезнь.
- Боже мой! Девушки! - Он как бы тоже чувствует присутствие Элизабет. - Слишком много чести одному кобелирующему холостяку.
- Да уж это точно, - отвечает Марина. - Говна пирога. - Элизабет хлопает в ладоши, и браслеты ее позванивают.
- Я никого не неволил. Сами пришли, сами все дали. На мне вины нет.
- Что ты ей сказал, когда она позвонила?
- Неужели я это запомнил? Что-то сказал… Прямо скажу - без энтузиазма. Но ничего такого… Я не бью слабых.
