— Ну, пошла потеха. А это что? — возмущенно указал Иван на коньяк.
— А что?
— Четырнадцать рублей. Семь сухого! На Гороховой сухого нынче море… Ты деньгами, Колюн, не швыряйся. Береги.
— Так за встречу…
Иван вначале ел осмотрительно, а после третьей стопки навалился.
Денег у Колюна было: на обратный билет — это далеко, в паспорте, командировочные на неделю, отчасти уже потраченные, полсотни своих и тридцать — выданных ему на апельсины. Крупные в принципе деньги.
Закусывал Колюн исключительно сельдью. Подействовала полярная магия.
— Ты сейчас где? — спрашивал Иван.
— В школе, учителем физики, — отвечал Колюн. — А ты-то где?
— А в одном месте. Вот восстановлюсь в институте — и по дорогам. Как и задумывалось. Ты вот завтра поспи, а я утром схожу кое-куда. Дело у меня там есть. А потом в Лавру и к Казанскому. И к крейсеру «Аврора». Хочешь видеть ледокол революции?
Колюн размяк. Ему было хорошо.
— Захмелились слегка, — заерзал Иван, — а как у вас там с вином?
— Какое вино? Водка талонная.
— А хорошего вина не хочешь?
— А у тебя есть? Давай.
* * *
Таких ностальгических рассказов Пуляеву довелось услышать здесь уже с десяток, и он как бы отвлекся, стал думать про свое, раскладывать приметы и индивидуальные особенности новых товарищей по полочкам, запирать ящички в картотеке, которую создавал мысленно, чтобы потом вместе со Зверевым снова выдвигать, отпирать ящички, вынимать карточки, искать. И снова ничего не находить. Текла причудливая вязь рассказа, текли потоки портвейна, опрокидывались стопки, старые и зеленые. В зеленых стеклышках отражался уродливый мир «лимиты» и коммуналок. Одним суждено было пройти свой путь, уцепиться зубами за свою соломинку, выплыть, вернуться в жизнь, получить прописку, однажды ночью выйти во двор, где снег и Млечный Путь над головой, несбыточный и прекрасный, а жизнь-то и прошла… Другие до берега не доплывали и, цепляясь за других, близких и дорогих, тащили их за собой на дно, где то ли бетон, то ли кафельная плитка, а не то плита кладбищенская и хорошо, если не место. На кладбище для бомжей…
* * *
— Ха. Давай. Идти надо, — продолжал Иван.
— Так, поди, поздно уже, — отозвался с надеждой Колюн.
— Для меня не поздно.
Они оделись. Вышли в каменный колодец.
— Здорово! Кто тут жил раньше?
— Господа присяжные заседатели. Федора Михайловича читал?
— Не всего. И давно уже. И не до конца. Слушай! А зачем вино? Поедем на Невский! Сейчас там огни, наверное. Иллюминация.
