В углу, на продавленном диване, под тонким одеялом мальчик. Живой, но спящий. Вакулин наклонился к нему, взял на руки. Пахнуло перегаром. Тот был, очевидно, мертвецки пьян и теперь потихоньку просыпался, моргал глазами, дрожали щеки на опухшей рожице. Пахнуло застоялым запахом немытого тела, фекалий, спирта. Звякнула цепочка. За левую лодыжку тот был прикован к батарее. Цепь длинная, чтобы до унитаза хватало…
Во второй комнате то, что и должно было быть в такой квартире: емкости, шланги, гидравлика простенькая, моечный автомат, бутылки в ящиках, пробки на столе, этикетки, полуавтомат для наклейки. Не цех, но приличная мастерская. На окнах занавески, а за ними мастерски вваренные решетки. Хозяева в отлучке. Вначале получили деньги, должно быть для пенсионеров хорошие. Потом поменьше. Потом по ножу в спину. Или угарный газ в гараже. Или арматурой по черепу. И в канал. Можно на свалку. Таких трупов по службе проходило столько за год, что мозг тут же выбрасывал с десяток вариантов.
Вакулин вернулся в комнату.
— Всем лежать. Встать только хозяину.
— Хозяин здесь ты, начальник.
— Сидел?
— А то как же?
— Теперь не сядешь.
— Конечно, не сяду.
— Ты меня не понял. Я тебя к утру расстреляю, сука… Какая сука! Кто знал еще? Все? Конечно, все! Всех перестрелять. Только раньше вы мне все расскажете. Все, что ни попрошу. С подробностями. С мельчайшими. — И Вакулин ударил «хозяина» ногой в пах. Ударил сильно и жестоко. Тот завыл, заскулил, как собачонка, повалился, запрыгал на корточках по полу. Тогда Челышков ударил его ногой по лицу, и молодой человек и вовсе потерял сознание.
— Всех в кандалы. Мальчика на квартиру лично товарища Зверева и охрану туда же. Родителям пока ничего не сообщать. Врача туда. Я приеду через час, когда протокол оформлю.
Мероприятие завершилось в пять часов сорок восемь минут утра по московскому времени.
* * *
Городок этот, между Клайпедой и анклавной границей, не городок вовсе, а поселок, где фильмы снимать про любовь и смерть, сидеть в баре и янтарь собирать после отлива, в мокрых водорослях, а после уезжать на автобусе в Кенигсберг или Палангу, а там аэропорт или другой транспортный узел, чтобы добраться до Питера или Москвы. Все это тысячу раз прокручено. Скромное обаяние молодой буржуазии. То, что предстояло сейчас проделать Звереву, и было похоже на кинофильм, а может быть, потом и снимет ловкий парень сериал. Жизнь и смерть капитана Зверева. Смерть-то вот она, рядом. Может быть, прошла только что, может быть, нужно ждать ее скоро. Смерть приходит по утрам. Она любит это время. По утрам приходит надежда. И тогда смерть из сонной и надоедливой потаскушки становится вдруг стремительной и молодой женщиной, привлекательной и зоркой. Надежда берется за ручку двери, а смерть уже с этой стороны, садится рядом, кладет руку на лоб или на другое место, в зависимости от обстоятельств и обоюдного желания.
