Зверев остался с чревом ячейки один на один. Молодой повелитель судеб отвернулся, позвякивая ключиками, и Зверев положил то, что хотел, внутрь, набрал код, захлопнул дверцу, вставил элегантный ключик в скважину замка, повернул против часовой стрелки. Против…
Снег не думал пока таять, а может быть, это уже надолго, до весны.
* * *
Дома ему появляться было нельзя. Коллеги по борьбе с организованной преступностью тут же захотят если не поговорить, то просто пообщаться и обменяться знаками внимания. На выражение глаз поглядеть. Но вот в общественный туалет ему никто не мог запретить зайти. Не так давно это было одно из главных достижений демократии, сладкая сказка, поначалу так поражавшая обывателя, где цветы и едва ли не павлины в клетках, чистота и дезодоранты. Теперь это просто туалеты с рулончиком, кассой, за которой или женщина цветущего возраста, или мужик под два метра. А в остальном все как и прежде, во времена КПСС и «холодной войны». Иллюзион закончился.
Зверев заплатил тысячу рублей, измятых почти до непристойности, и получил доступ к индивидуальной кабинке.
Он снял куртку, сел на потешный трон и стал прощупывать швы и полости. Пуховик, надежный и пристойный на ощупь, не содержал никаких инородных тел. Зверев повесил его на обломанный крюк на двери, снял пиджак. То, что он принял за предмет своих поисков, оказалось старым, еще советским рублем, круглым и массивным, провалившимся под рваную подкладку и потом зашитым. Зверев сжал монетку так, что она врезалась в подушечки пальцев, проникла внутрь, растворилась, исчезла. Когда он разжал пальцы, красный, почти кровавый след долго не проходил. Он и обувь снял, просмотрел на предмет свежих швов и вторжений. Все как бы чисто. Рубашка и трусы проверялись легко. Оставались пистолет и служебное удостоверение.
С первым проблем не было никаких, но все же, действуя по принципу «дурака», он вынул обойму, отщелкал на ладонь патроны, вложил их назад, вернул обойму на положенное место, утопил, защелкнул.
Удостоверение в прозрачном пластике, недавно выписанное взамен старого, подержал на ладони, взвесил, положил снова в карман. Потом вынул вновь, осмотрел. На обороте, с тыльной стороны, должна была быть царапина, и сроку ей было девять месяцев. Именно тогда, думая обо всем понемногу, и в частности о том, не бросить ли эту дурную работу, которая забрала у него все и ничего не сулила теперь, кроме пули в обозримом будущем, он положил на «корочки» картечину, вещдок, подарок доброжелателей, подушечкой большого пальца вдавил ее, перекатил сантиметра на полтора. При определенном стечении обстоятельств она прошила бы и пластик, и картон, и бумагу, и одежду, и то, что под ней. На этот раз не получилось.
