— Но вы сами хотите расторгнуть брак. О чем же жалеть?
— Вы дурак, Дик, — опять снисходительно усмехнулся Тернер, желая завершить свою мысль, но я резко перебил его.
— Послушайте, мистер Тернер, — вы, конечно, умнее и богаче меня в тысячи раз, но если вы меня еще раз назовете дураком, я встану и уйду.
— Вы не можете встать и уйти, вы чересчур много знаете и главное — дали согласие исполнить работу.
— Пусть будет так, но мне не нравится, когда со мной разговаривают подобным образом. Я давно вышел из детского возраста.
— Что ж, ваша строптивость справедлива, я учту эту черту вашего характера, но только потому, что вы мне сейчас нужны. В дальнейшем, когда вы исполните свою миссию, не вам будет судить о тоне, в котором я отдам то или иное приказание.
— В дальнейшем? Разве мы будем поддерживать какие-то отношения? Я получу сто тысяч и укачу в Европу. Мне надоел климат Штатов. Возможно, встречу свою мать. Любопытно посмотреть на женщину, которая тебя родила и бросила. Так что, если захотите меня увидеть, приезжайте в Париж. Я не вижу никаких точек соприкосновения с вами в дальнейшем.
— Я их вижу, Дик. Если вы все исполните должным образом и не попытаетесь меня надуть, я смогу поручать вам более серьезные дела. Оплата будет соответственной.
— А если я не соглашусь?
— Согласитесь. Сто тысяч небезразмерны, у вас появится вкус к большим деньгам. Это особый вкус, он отличается от вкуса просто к деньгам, который есть у всех. Так на чем мы остановились?
— Вы в очередной раз назвали меня дураком.
— Не будьте злопамятны, я только хотел объяснить причину намеченного мною развода. Конечно же, любить прекрасную женщину — счастье, которое не каждому выпадает в этой жизни. Но упоение властью и деньгами гораздо более сильнодействующее средство, оно волнует и лихорадит так, как не способна взволновать ни одна женщина в мире. Мне не хочется расставаться с Элизой, я привык к ней, как привыкают к прекрасной картине. Вы любите живопись, Дик?
— Мне нравятся полотна старых мастеров, особенно голландцев. К импрессионистам я равнодушен, хотя они мне тоже известны.
— Это от недостатка образованности и вкуса, их тоже надо развивать, как и мышцы тела. Согласен, старые мастера великолепны, но импрессионисты настолько чисты и пронзительны в своих работах, они внесли струю, даже не струю, а ураган свежего воздуха в затхлость салонной живописи второй половины девятнадцатого века. — Лицо Тернера преобразилось, видно, он был и вправду не равнодушен к импрессионистам. Я решил это уточнить, опять же бессознательно, чувствуя лишь одно: в игре с Тернером ни одна деталь его характера не должна остаться незамеченной; кто знает, какую пользу я извлеку из этого потом, действуя по его указке.
