Ольга не удержалась, прыснула в кулак.
— Смеешься? Вся в своего батьку. Нахалка. Смейся, смейся над бабушкой!
Ольга посерьезнела, задумалась.
— За что ты так не любишь отца?
— А за то, что он… курам на смех. И что в нем моя дочка нашла? Ни кожи, ни рожи. Ведь с ним по улице пройти совестно. Тьфу, какой рыжий.
— Бабушка…
— Я ж ведь не про тебя говорю. Ты девочка, не виноватая. А он мужик. Тьфу. И надо же, уродился.
Ольга отщипнула виноградину. Бабушка спохватилась — принялась хлопотать вокруг внучки:
— Ты голодная, Оленька. Ты ешь, кушай. Попробуй-ка… Или этого. Ветчина свежая. С жиром-то не бери. С жиром пускай гости едят. Ты постненького, повкуснее.
— Я подожду, — сказала ей Ольга. — Я в Архангельске завтракала.
— Я тебе конфеток дам. Виноградцу поешь… На вот, я тебе подарок купила — хупалку. Сейчас все ее крутят. Как мартышки, виляют задом. Смотреть тошно.
Ольга взяла обруч. Сказала спасибо и медленно пустила его вокруг талии.
Бабушка разложила на столе конфеты, которые вытащила из сумки, печенье и села к столу, примеряясь, как будет беседовать с гостями.
— Убери вазу на телевизор.
— Зачем? Красиво же.
— Убери, она мне будет гостей заслонять.
Ольга взяла вазу, понесла ее к окну. Поставила на телевизор.
За окном кто-то заиграл на рояле, громко, с наскоком, словно рояль — враг и чем яростнее по нему лупить, тем скорее он испустит дух. За этим последовала пауза, раздался Аркашкин истошный вопль: «А что ты меня за ухо?!» — и снова загудел рояль, но уже ровнее, хотя по-прежнему в звуках его слышались недовольство и жалоба.
— Аркадия усадили, — сказала бабушка. Быстро все поправила на столе: тарелки, вилки, рюмки. Смахнула несуществующую пыль с вещей. Довольно оглядела комнату. — Сейчас Маша придет. Ты с ней о чем-нибудь научном поговори.
В коридоре звякнул звонок и залился долгим рассыпчатым звоном. Бабушка бросилась открывать. Из коридора послышался ее голос:
— Заходи, подруга.
— Захожу, подруга, захожу. Расстроилась я, — ответил ей другой голос, напористый и горячий. — Каждый день приступ. У меня от расстройства печень распухла.
Ольга вертанула обруч вокруг талии. Опустила его, вертящийся, на колени и опять подняла на талию.
В комнату вошли бабушка и высокая седая старуха.
— Аркадий не по годам развивается. Я чуть в обморок не упала. Приходит и заявляет: «Бабушка, я чувствую, мне влюбиться пора».
Ольга перестала крутить обруч, поймала его рукой.
— Рано ему, — подтвердила бабушка. — А ты ему что?
