— Лен, ты серьёзно или все шутишь?
— Да, вернусь я, не переживай, через три часа точно буду, даже раньше!
— Обещаешь?
— Обещаю! — твердым уверенным голосом дала последнюю гарантию «менада», уже ставшая немного раздражаться от несговорчивости приятельницы.
Через две минуты Лена уже рассекала размашистым классическим кроллем прохладно-мягкую зеркальную поверхность водохранилища, подставляя сваливающемуся с зенитного трона солнцу свои струящиеся темно-русые волосы, мерно колеблющиеся и немного широковатые блестящие плечи, извивающуюся гибкую спину, мельтешащие пяточки и розовые подошвы ног… В эти счастливые мгновения, когда усталость была еще далеко, а радость осязания возбуждающих объятий воды еще новорожденно-свежей, девушка ощущала себя наследницей Ихтиандра, полуженщиной-полурыбой, неким дельфиноподобным созданием, в общем, властительницей водной стихии, супругой Посейдона, сестрой Нептуна, матерью Ахилла… Она сливалась с водой настолько, что в какие-то моменты забывала о своей телесности, забывала о том, что относится к сухопутным созданиям, что она не нереида, не наяда, и даже не русалка, а обычная девушка, которой природой изначально был презентован дар хорошо плавать, но стремительная спортивная карьера которой оборвалась шесть лет назад только потому, что она — так себе внушала девушка — не захотела лишиться красивой фигуры, не захотела ради денег и славы становиться мускулисто-широкоплечей, а предпочла остаться стройной, женственной и сексуальной.
Доплыв в быстром темпе до середины водоема, Лена перевернулась и позволила себе несколько минут отдохнуть на спине, работая только ногами и медленно дрейфуя на запад. «Жаль, что никто меня сейчас не видит! — сочувствовала она то ли себе, то ли всему мужскому роду, лишенному возможности в данный момент лицезреть её почти нагую красоту. — А может кто-то все-таки видит, только я не вижу его? — пустилась философствовать юная наяда. — Может, язычники были правы, и солнце — не просто светило, а живое существо, наделенное душой и зрением?» И тут она незаметно для себя перешла с внутренней безмолвной речи на обычную, устно-разговорную, и тихо, почти шепотом, заговорила: «Эй, Гелиос, ты меня видишь али нет? Нравлюсь ли я тебе, Светоносец? Если нравлюсь, то дай знак? Хочешь меня? Если хочешь, то бери, я не против? Бери просто так…» Но небеса безмолствовали и никаких знаков, конечно, не посылали, а в радиусе километра, похоже, не было ни одной живой души, если не считать рыб и прочей водной живности…
