В зале воцарилась устрашающая тишина. Все уставились на присутствующих на сцене: на Рея Банистера, стоящего около гильотины, на его руке в доли дюйма от кнопки, на Оби, стоящего около него, несколько скрытого от аудитории, и Арчи, спокойно стоящего позади гильотины и разглядывающего аппарат, словно это был лучший из товаров на витрине, из когда-либо представленных его глазам и плюс ко всему — Картер, большой и крупный, словно телохранитель, которого не волнует, кого он охраняет. За подобной пропасти тишиной последовал глубокий коллективный вздох, показавшийся Картеру порывом ветра, сдувающим все со сцены за кулисы.
Рей поклонился, снова вышел на авансцену и произнес: «Voila» — в его лучшем подражании истинным французам, но, почувствовав, что его голос был слишком мягким и тусклым, он прочистил горло, и снова, на этот раз уже жестче и громче он произнес: «Voila!».
И вдруг, непонятно почему вся аудитория засвистела и затопала ногами, словно кто-то удачно приземлился или первым добежал до финиша. Рей загорелся от удовольствия — он еще ничего не совершил, а лишь ждал, пока все не увидят настоящий фокус, и поклонился снова.
Оби мягко поторопил его, напоминая ему его следующий шаг, и Рей нахмурился, неохотно сделав шаг в сторону, чтобы жестом представить Оби.
— И теперь, — в полный голос провозгласил Оби. — Весёлая интродукция! — слова отскакивали четко, словно горошины, как учил его Рей: «Ве-сё-ла-я инт-ро-дук-ция!».
Публика снова притихла.
Оби взглянул на Картера, и тот подтолкнул Арчи.
Арчи перестал разглядывать гильотину и начал смотреть куда-то вдаль, за пределы аудитории. Он еле заметно улыбнулся, словно нашел все это очень и очень даже забавным, но совершенно не имеющим к нему ни малейшего отношения: он просто представил себе свое тело чем-то совсем обыденным, вроде книги, на какое-то время взятой в библиотеке.
Руки Оби зачесались от зуда, словно в них что-то закололо изнутри. Он понял, что это от волнения, примерно от такого же, как у олимпийского чемпиона в ожидании выстрела стартового пистолета, перед тем как умчаться вдаль, к олимпийской победе, когда от радости и стремления поет душа, и оживляющая энергия разливается по телу сладким зарядом. Он был слишком зол на Арчи, который уже стоял около гильотины, затем опускался на колени и клал свою голову на плаху. И Оби наблюдал за тем, как Арчи делает это легко и просто, будто бы все это он репетировал заранее. Его тело как всегда было свободно и раскрепощено, все его движения были легки, непринуждённы и почти ритмичны. Оби ненавидел хладнокровие Арчи и особенно в моменты, когда тот его демонстрировал, ведя себя еще более отчужденно, когда он наоборот должен был бы не находить себе места или по крайней мере быть в некотором замешательстве.
