Он слышал нервозность в голосе Губера.
— Завтра вечером. Но это неважно, Губер. Приедет отец или нет, не имеет ни какого значения.
— Ты не должен быть один, Джерри. Джанза — такое животное, никогда не можешь знать, что еще он может сотворить. Он — один из шестерок Арчи Костелло, и это могло бы быть одним из заданий «Виджилса».
— Опять спешишь, Губ. Не так быстро. Все, что мы знаем — лишь то, что Джанза прогуливался туда-сюда. Сейчас он где-нибудь не здесь. Так что лучшее, что можно сделать — ждать и наблюдать.
— Хочешь, чтобы я пришел, хоть на всю ночь?
— Эй, Губ, мне не нужен телохранитель. Джанза не станет вторгаться в квартиру.
Снова пауза, и в трубке стало еще тише.
— Так почему ты не подходил к телефону, Джерри? Вчера вечером я, должно быть, звонил раза три или четыре. И сегодня. Почему ты не отвечал?
— Я уже тебе сказал, Губ. Потому что я не был уверен в том, что мне нужно это делать. Я еще не знаю.
— Ладно, не сделай чего-нибудь непоправимого. Не надо с ним драться. Вероятно это то, что ему нужно.
— Я и не собираюсь с ним драться, — сказал Джерри. — Но что-то нужно сделать. Не могу же я вечно сидеть в этой квартире.
— Жди его снаружи. Только сначала я подойду.
— Конечно, нет, Губер. Я здесь в безопасности. Джанза, не станет меня убивать. Смотри, уже поздно, и его не было уже больше часа. Подожди минуту. Дай мне посмотреть…
Он выглянул из окна и увидел пустую улицу, все было серым и затемненным, как в сцене из черно-белого кинофильма. Мимо проехала машина, высвечивая фарами рельеф темной улицы. Никого. Никакого Джанзы.
— Его здесь нет. Вряд ли он еще тут появится. Поспи немного, Губ. Со мной все будет в порядке. Подождем и посмотрим, что будет завтра, — и нужно было сказать что-то еще. — Спасибо за звонок. Ты — настоящий друг, Губ…
— А для чего есть друзья, Джерри?
— Правильно…
Уже повесив трубку, Джерри снова посмотрел в окно.
И на этот раз он снова увидел Джанзу. Начал капать дождь, тротуары заблестели от влаги, но Джанза продолжал стоять. Его руки покоились на бедрах. Он смотрел вверх. Его черные волосы прилипли ко лбу. Похоже, что до дождя ему не было никакого дела.
Джерри подумал о том, как прошлой осенью они с ним дрались, и еще подумал о «Тринити», о шоколаде, об отце, и все его мысли были словно утомленный караван образов.
Но больше всего, он думал о Канаде: о падающем снеге, о замечательных фрагментах замороженного пейзажа, о шепоте ветра в «Болтливой» Церкви. И внезапно затосковал по дому, который там, который на самом деле и не был домом, а, может, и был, или просто мог бы им быть.
