Солнце гуляет по-над берегами Иори,
Зной непомерный свершился, а день в половине.
Лютое солнце спалило поля — не его ли
Станем учить, как лелеять цветы полевые?
Все-таки, все-таки только природе, доверюсь:
Книга горы, где любая глава — виноградник,
Рукопись солнца: сложенная гением ересь,
Вникнуть бы в смысл этих надписей невероятных!
Чу! Виноградарей песня зовет не меня ли
Зрением слез созерцать этот край изобилья?
Если умру и забудусь — небес и Манави
[78]Встреча и в том забытье да не будет забыта!
Если б строку совершенной лозе уподобить!
Я — только голос, чтоб хору всё пелось и пелось,
Я — только глаз, чтобы взгляд был всевидяще-добрым,
Видя и ведая зелень, и вольность, и прелесть.
Не шелохнувшись, мгновение длится, как время.
Разве помыслишь о зле, о вражде и о вздоре?
Я не случайно избрал для любви и доверья
Бег, и стремленье, и легкую поступь Иори.
Солнце — мое! И на радостях мне захотелось
Солнце, как шапку, забросить в небесную чащу.
Тот, только тот, кто в уста целовал ркацители
[79],
Видел светило, вмещенное в винную чашу!
— Лоза, о лоза, узнаю твой ускоренный пульс,
Твое и мое одинаковы сердцебиенья.
Ты — прежде, ты — мастер, я — твой подражатель.
И пусть! —
Тебе посвящу ученичество стихотворенья.
