— Того самого, с кем мы договорились, что он нас?… — вырвалось у Керсти.
— Того самого, — пробормотал Пеэп.
— Боже мой, — прошептала Керсти, — это же получается, будто он…
Пеэп быстро, словно хотел помешать Керсти высказать то, что она пыталась облечь в слова, возразил:
— Конечно же, не из-за этого, напротив, несмотря на то, что…
Во всяком случае, ни Керсти ни Пеэп не говорили больше о связи судьбы пастора с их желанием обвенчаться. Спустя какое-то время они договорились, что отложат свою свадьбу до освобождения Таллинна. Потому что зарегистрироваться за спиной родителей — ну, при чрезвычайных обстоятельствах, скажем, в случае мобилизации или дезертирства Пеэпа — одно дело, но в более или менее нормальной обстановке, а с освобождением Таллинна должна же она как-то нормализоваться или хотя бы утрястись — это было бы дико. Отчего бы им и не повременить с этим, чтобы родители, все-таки люди своего поколения, уважающие традиции, особенно мамаши — госпожа докторша и супруга торговца писчебумажными товарами, — могли, как это водится, получить шок, узнав о намерении детей, а затем, все взвесив, обеспокоиться и одобрить его. К тому же по неясным причинам с провозглашением республики в освобожденном с помощью немцев Тарту ничего не выходило. Немецкое командование отнеслось к соответствующему предложению Улуотса чрезвычайно настороженно и неодобрительно. Между прочим, вместо того, чтобы выставить в качестве предлога отсутствие полномочий, генерал не то Роже, не то Хофманн, или как его там, высказал раздраженное нежелание заниматься этим. Или, кто знает, возможно, Улуотс со своей стороны мог бы проявить большую настойчивость. Впрочем, неизвестно, как именно он себя повел. Но было же вполне вероятно, что после скорого освобождения Таллинна немцы возьмутся за ум. И тогда Керсти и Пеэп поженятся, как и положено, в Таллиннском городском отделении ЗАГСа Эстонской Республики, под бронзовым барельефом Яна Тыниссона (который осенью 1940-го красные сняли, но к тому времени, разумеется, он будет водворен на место). А затем в Таллинне в церкви св. Яана их, как и положено, обвенчает досточтимый пробст и корпорант Кубу, к вящему удовлетворению Керсти и, между прочим, ее матери и вообще всех таллиннцев, приходящих в себя после пережитых потрясений…
Однако немцы за ум не брались. Керсти с Пеэпом дождались освобождения Таллинна. Они дождались передачи германских военных властей Zivilverwaltung’у. Они дождались вступления в должность генерального комиссара Лицмана. Они дождались вступления в должность доктора Мяэ и его марионеточного кабинета директоров. В конце концов, они дождались 24 февраля 1942 года. Не особенно, впрочем, надеясь, что в эту первую при немцах годовщину Эстонской Республики Лицман провозгласит независимость, как то утверждали упорные слухи. И действительно, в своей речи в концертном зале «Эстония» Лицман провозгласил, что теперь он оповещает всех о великом подарке фюрера эстонскому народу — так что у наиболее легковерных слушателей даже дух перехватило. Но тут же выяснилось, что подарком стала не независимость, пусть даже относительная, а… десять тысяч портретов фюрера…
