— Бог с ней совсем, с Липучкиной. — Пристав отмахнулся. — Что нумер четвёртый?
— Вот про четвёртого-то я и хотел. — Александр Григорьевич зашуршал страничками, успев-таки сунуть в рот корочку. — Нумер четвёртый — приказчик Николай Дормидонтович Попов, занявший шестнадцать рублей с полтиною сроком на два месяца под залог серебряного турецкого кинжальца. — Заметов со значением взглянул на начальника. — Где пребывает, ни соседи, ни родственники не знают. Исчез ещё третьего дня, и никто ничего. Я думаю, уж не он ли? На всякий случай я все сведения про него списал. Есть и словесный портрет. Не объявить ли розыск?
— Дайте-ка-с, — попросил Порфирий Петрович протягивая руку за тетрадочкой. — Хм. Глаза голубые… Волос кучерявый… Лицом чист… Румянец… Трезвый характер… Угу… Нет, — твёрдо объявил надворный советник, прочтя до конца. — Не Попов это. Нате вашу тетрадочку.
Заметов расстроился:
— Почему вы знаете? Кинжалом вон владеет. И alibi у него нет.
— Да вот у вас написано: «По сведениям соседей, играет на бирже, имеет счёт в сберегательной кассе». Стало быть, рачительный человек, аккуратный, копейку бережёт. Если такой пойдёт на злодеяние, то сделает всё капитально, без добычи не уйдёт, трех тысяч в комоде не оставит-с. Кинжалец он наверняка сдал в залог, потому что желал собрать побольше средств для биржевой игры. Там же, на бирже, вы его и найдёте. Или вы газет не читаете-с? Зря, я каждоутренне проглядываю. — Как бы в подтверждение, Порфирии Петрович достал из кармана сложенный газетный листок и положил рядом с тарелкой, куда официант наливал щи. — У нас на бирже бумаги взлетели в цене и продолжают возрастать, уже второй день-с. В связи с Суэцким каналом. Неужто не слыхали-с? Дельцы у биржи днюют и ночуют, прямо на ступеньках. Там ваш Попов, там. Вы лучше про студента Раскольникова.
— Извольте. — Александр Григорьевич с сожалением перелистнул страничку — ему жалко было расставаться с идеей о злодее-приказчике. — Тут неясно. Я говорил с бабой, которая там в служанках. Настасьей звать. Расторопная такая, бойкая… Он, Раскольников этот, всё у асессорши Зарницыной квартирует, в Столярном переулке. Живёт, а не платит, давно уже.
— Это вы уже говорили-с, ещё давеча, — мягко заметил Порфирии Петрович. — Вы про местопребывание субъекта в интересующие нас часы.
— В том-то и штука, что доподлинно Настасья сказать не может. Вроде как Раскольников у себя в комнате сидит, этак уже с месяц. То ли нездоров, то ли в хандре. Но дверь из его комнаты на чёрную лестницу выходит. Там очень даже просто выскользнуть и вернуться, так что ни одна душа не заметит.
