— Вчера ходили на комиссию, — глухо произнес Алеша. — Всем классом.
— Что? На какую комиссию? — отец удивленно вскинул светловолосую с большими залысинами голову.
— На врачебную. Отбирали в летное училище.
— Кого ж отобрали?
— Илью Туманова и меня.
Отец встретился взглядом с Алешей и насупил прямые мохнатые брови. Отложил работу.
— Это добровольно? — спросил он.
— Да.
— Что ж, Леша, смотри, тебе виднее. Смотри сам, — дрогнувшим голосом сказал отец.
— Я понимаю…
— В германскую как нас поливало снарядами в окопах! Казалось, никому не быть живу. Потом смотришь: вылазят, копошатся. Земля от всего спасает. А в небе не спрячешься. Там ты всегда на ладошке.
— Теперь война будет другая, — возразил Алеша, — Совсем другая!
— Какая б она ни была, а страдать все тому же человеку.
— Войны не будет. Побоятся нас тронуть. А если тронут, худо придется им. У нас же силища какая!
— Русский шибко колется, его голыми руками не возьмешь. Если тебе по душе, иди в летчики, — и принялся не спеша крутить цигарку.
— Скорее шею сломаешь, — вытирая о фартук жилистые синие руки, проворчала бабка Ксения. — Батька твой тоже ходил добровольцем, хватил мурцовки.
Отец улыбчиво посмотрел на бабку и сказал:
— Пусть идет. А насчет шеи — кому что на роду написано. Недаром поговорку придумали: грудь в крестах или голова в кустах. Такой уж он и есть солдатский фарт.
— Была б жива мать — не пустила бы, — сердито сказала бабка.
Алеша знал, что отцу в германскую пришлось несладко. Почти три года пробыл на передовой, ранен, лежал в тифу. Отцу известна цена воинской доблести. И Алеша в глубине души гордился этим.
— Пусть идет, — повторил отец, и глаза его повлажнели.
Бабка спохватилась, ругнула себя: завтрак готов, а хлеба нет. И тут же послала Алешу в магазин. Он взял линялую холщовую сумку, перебросил через плечо и торопливо зашагал вдоль железнодорожного полотна к вокзалу. Дорога здесь после прошедших дождей была грязной и скользкой. Комки земли липли, как смола, к Алешиным тяжелым «вездеходам». Оглянувшись — нет ли поезда, Алеша поднялся на высокую насыпь и пошел по шпалам.
Весь путь до вокзала и обратно он думал о своем скором отъезде. Алеша сядет в поезд — и для него начнется новая, совершенно незнакомая жизнь. Не будет рядом ни родных, ни теперешних школьных друзей. Илья Туманов, конечно, не в счет, он никогда не был настоящим другом Алеше. Илья много фасонил, строил из себя этакого страдающего Вертера. Ему нравилось по временам грустить. Для Ильи важно, чтобы его кто-нибудь видел в такую минуту и чтобы сказал о нем лестное, как о взрослом и умном человеке.
