дарованных тебе прав и ощущением незаслуженной привилегии», — как выразился
журналист Эдвард Болл, когда занялся исследованием истории собственной семьи, одной из
крупнейших рабовладельческих семей в Южной Каролине6.
Продолжающаяся невидимость мужественности также означает, что гендеризованные
стандарты нам кажутся гендерно нейтральными в качестве культурно поддерживаемых норм.
Иллюзия тендерного нейтралитета имеет серьезные последствия как для женщин, так и для
мужчин. Она означает, что мужчины могут поддерживать иллюзию того, что их также
измеряют «объективными» стандартами. Для женщин это означает, что их «измеряют» по
чужой «линейке». В начале XX в. великий социолог Георг Зиммель подчеркивал именно эту
проблему:
«Мы измеряем достижения и приверженности мужчин и женщин согласно определенным
нормам и ценностям; но эти нормы не являются нейтральными, стоящими вне контрастов
между полами; они обладают „мужским" характером... Стандарты искусства и требования
патриотизма, общие приоритеты и определенные социальные идеи, равноценность
практических суждений и объективность теоретических знаний... — все эти категории
формально являются общечеловеческими, но фактически мужскими в их действительном
историческом
21
формировании. Если мы назовем идеи, претендующие на абсолютную обоснованность и
объективность, то фактом остается то, что в исторической жизни человеческого рода
оперирует равенство: объекта вность=мужч и на»7.
Теоретическая формулировка Зиммеля отзывается эхом в наших каждодневных
взаимодействиях. Недавно меня пригласили прочитать несколько лекций в рамках курса по
социологии ген-дера, который ведет одна из моих коллег. Как только я вошел в аудиторию,
одна студентка оторвалась от своих записей, взглянула на меня и воскликнула: «Наконец
объективное мнение!» Я столь же «объективен», как и мои коллеги, но в глазах студентки
являлся носителем объективности. Я был носителем голоса научной и рациональной
объективности, вне связей с опытом, вне телесности, вне расы, вне тендера. Объективность
выглядит как я! (Ирония судьбы — возможно, я произносил в этой аудитории вещи, еще более
неожиданные, чем мои коллеги-женщины. Если женщина или афроамериканец, преподавая,
сказали бы: «Белые мужчины привилегированы в американском обществе», — то наши
студенты отреагировали бы соответственно: «Конечно, разве вы можете сказать что-то
другое? Вы предубеждены и тенденциозны». Для них такое нормативное утверждение
