Если это правда, то спрашивается, зачем нужно было Англии ослаблять своего союзника?
На этот вопрос существует такой ответ: поскольку по результатам войны Россия должна была получить проливы и Константинополь, а Англия этого не желала, то и организовала переворот.
Справедлива ли эта версия? Бьюкенен в своих мемуарах полностью ее отвергает. Милюков хранит по этому поводу молчание.
У Солженицына об этом есть такие строки:
"Бьюкенен давно перешагнул все дипломатические приличия и правила. Он открыто сближался со всеми врагами трона, дружески принимал Милюкова, обвинившего императрицу в измене союзному делу, у него в посольстве думские вожди и даже великие князья заседали, злословили, обсуждая интриги против Их Величеств, если не заговоры".
Убедительно? Нет, не очень. Это не документ, а тоже своеобразная версия, взгляд на ситуацию глазами Николая II. Верно только общее направление, противостояние монархии и оппозиционного думского блока.
Здесь надо признать, что содействие англичан, если оно действительно имело место, и содействие Германии большевикам общей картины не меняет.
Русская трещина — это было внутри русских.
Милюков назвал февральские события "самоликвидацией старой власти". Многое говорит о том, что он прав.
Мы оставили полковника Кутепова одного в маленькой гостиной в доме на Литейном проспекте. Почти обреченного.
Послушаем его голос:
"Проснувшись утром 28-го января довольно поздно и напившись чаю, который мне дали во временном лазарете, я подошел к окну "своей" маленькой гостиной и увидел Литейный проспект, сад Собрания Армии и Флота и угол Кирочной улицы — всюду бродили вооруженные рабочие, не спускавшие глаз с окон дома гр. Мусина-Пушкина. В это время из-за угла Кирочной улицы выехали две броневые машины и два грузовика. Все они были наполнены вооруженными рабочими, среди которых было несколько солдат. Машины остановились посреди Литейного проспекта, и рабочие, соскочив с них, начали галдеть, все время показывая на окна. В этом приняли участие и гуляющие по Литейному рабочие. Затем, направив пулеметы на окна верхнего этажа дома, все они пошли к подъезду.
В это время ко мне в гостиную вбежала сестра милосердия и стала уговаривать меня надеть халат санитара, так как, по ее словам, приехали рабочие и солдаты, чтобы убить меня. Попросив ее оставить меня одного в гостиной, я сел на маленький диванчик в углу и стал ждать прихода представителей новой власти.
Гостиная, бывшая длиной меньше восьми шагов и шириной шагов в пять, имела двое дверей — одни вели в ряд комнат, идущих вдоль Литейного проспекта, другие, обращенные к окнам, выходили на площадку вестибюля. Напротив первых дверей было большое зеркало на стене, напротив вторых — тоже зеркало между окнами. Сидя в углу, я видел, как по комнатам бежали двое рабочих с револьверами в руках. Случилось так, что на порогах обеих дверей моей комнаты одновременно появились рабочие с револьверами в руках. Посмотрев друг на друга и увидя в зеркалах, вероятно, только самих себя, они повернулись и ушли, не заметив меня".
