Начинается рассвет. Воздух ещё прохладный, и он холодит мою кожу под влажной от пота футболкой. Я убежал из небоскрёба Джона Хэнкока, не имея ничего, кроме своей одежды (той же, что была на мне во время неудавшегося свидания днём раньше) и сотового с аймогом, которые были рассованны по задним карманам.
Часть меня знает, что, в конце концов, я вернусь обратно к Сандору. Но прямо сейчас я остаюсь глух к этой части, настолько, насколько могу.
Мне хочется знать, сколько я смогу продержаться сам по себе. День только начинается. Я могу делать всё, что пожелаю.
Со своим новым Наследием чувствую себя человеком-пауком. Стою снаружи на стене неизвестного мне Чикагского небоскрёба этажей в пятидесят. Под ногами сквозь стекло видно, как в автоматически включается свет в офисах. Перевожу взгляд на улицы подо мной, город только начинает просыпаться.
Благодаря моему Наследию антигравитации я вижу Чикаго под невообразимым ранее углом.
Бегу поперек небоскрёба, прямо по окнам, потом перепрыгиваю через узкую щель между зданиями. По следующему зданию я уже бегу вверх, миную каменную горгулью, и так, пока не балансирую прямо на краю крышы. Шагаю по выступу, раскинув руки на подобии канатоходца, хотя нет даже шанса потерять равновесие. До земли сотни футов, а я иду, будто по тротуару.
Жаль этого Наследия у меня не было в первый мой визит в спортцентр.
В здании на другой стороне улицы замечаю какого-то типичного офисного работника, который уселся за стол со своим утренним кофе. Это сигнал, что пора остановиться. Я и без Сандора понимаю, что нет ничего хорошего в том, что меня могут увидеть прогуливающимся по стенам здания.
Спрыгиваю на крышу. Некоторое время просто сижу и смотрю, как из-за встаёт солнце. Мне некуда пойти. Это не напрягает. Когда солнце полностью появляется из-за горизонта, городской шум снизу достигает громкости соответствующей часу пик, я решаю проверить сотовый.
Три голосовых сообщения и четыре смс. Все от Сандора.
Удаляю их.
Внезапно накатывает усталость. Я не спал всю ночь. Сегодня хороший день, а на крыше так спокойно. Мои веки становятся тяжелее.
Сворачиваюсь калачиком в тенёчке почти что на краю пропасти. Крыша жёстковата, но я слишком устал, чтобы жаловаться.
