— Михаил, — прервала молчание Мила, — я забыла тебе сказать. Перед твоим приходом домой звонил Павел Самойлович. Мне показалось, его озадачило, почему Аркадьев не пригласил тебя на ужин.
— Я отказался.
— Почему? — удивилась Мила, зная, что муж, если дела у командиров полков шли как следует, не отказывался от их приглашений.
— Видишь ли, Аркадьев всего второй месяц в дивизии, я мало знаю его, он — меня. Потом… приглашение было сделано с какой-то лейб-гвардейской изысканностью…
— Тебе это не нравится?
— Да нет. Просто к нам она не особенно идет.
— Ты, кажется, недоволен Аркадьевым?
— Просто я не узнал его еще в деле.
Мила задумалась, и Горин предположил, что жена уловила в его словах недоговоренность, из которой она может сделать вывод о другой причине, заставившей его воздержаться от приглашения прийти в гости. Здесь, в маленьком городке, Миле все равно станет известно о его давнем знакомстве с Ларисой Константиновной, о котором за многие годы он не обмолвился ни словом. И она с болью поймет, почему он приехал к ней только после окончания академии, так вымученно сделал предложение и потом долго был в сущности чужим ей и дочери. Обижать жену, подвергать опасности установившееся в семье согласие он не хотел, и, чтобы облегчить со временем объяснение с женой при возможных обострениях с Аркадьевым или у Аркадьевых, к которым могут примешать и его, он с запинкой признался:
— Потом… я был знаком с Ларисой Константиновной. В академии она учила меня английскому.
— И только?
— Не совсем…
Впереди послышались громкие голоса — из-за угла вывалилась ватага парней.
— Да, синячок у тебя, Валя, сияет, что неоновая лампа, хоть транзистор собирай, — подзадорил кого-то парень, шагавший перед товарищами.
— А у него два, если не больше: встретится еще, я из него отбивную сделаю.
— А если к нему подчиненным попадешь? Осенью ведь петь: «Последний нынешний денечек…»
— Что ж, и там сумею обвести и провести.
Ухарски злые олова парня кольнули Горина, он остановился, чтобы заговорить с ребятами, но они свернули во двор.
— Ты что? — спросила жена.
— Хотел кое-что узнать, — уклонился Горин, услышав в голосе жены настороженность.
— Стоило ли?
— Завтра они солдаты.
— Завтра и поговоришь.
В гостиной, освещенной полным светом, прямо перед дверью стояла дочь. Несмотря на поздний час, она была в белом коротком платье с кружевной отделкой по вырезу. В независимом повороте головы и острых плеч, между которыми хрупким мостиком пролегли ключицы, родители увидели новую для них черту в дочери — вызывающую резкость.
