Затем генерал вызывает начальника штаба дивизии «Подгора» и просит его подобрать в Катании двух подходящих человек: пусть разузнают о карточных долгах полковника и о женщине, из-за которой он покончил с собой. Когда начальник штаба уходит, генерал позволяет себе наконец сесть и какое-то время спокойно поразмыслить.
Он сделал не больше и не меньше того, что должен был сделать по закону. Получил разрешение министра, пусть и негласное, на официальное расследование и отдал соответствующие распоряжения.
Если министру доложат об этом, заподозрить генерала ни в чем не смогут. А если кто-нибудь и выразит недоумение, он всегда сможет сослаться па распоряжение министра.
Но все это лишь внешняя сторона дела, а ему хотелось бы добраться до самой сути. Тут уже игра становится опасной.
Генерал поднимает трубку и набирает номер.
— Десять минут, — произносит он и вешает трубку.
Ровно через десять минут ему звонят по прямому проводу. Эту линию его люди тщательнейшим образом проверяют каждые два дня, чтобы убедиться, что ее никто не прослушивает.
— Капитан… — ласково начинает Фаис.
С этим собеседником генерал говорит долго. Расследование, которое он поручает ему провести, совсем иного рода, чем то, официальное.
Поговорив, он удовлетворенно кладет трубку. Человека, с которым генерал только что беседовал, он сам готовил в военной школе. Никто не подозревает, что они как-то связаны друг с другом. То обстоятельство, что человек этот занимает один из ключевых постов в министерстве, весьма полезно для расследования. Но оба должны соблюдать осторожность. Цена, которой придется расплачиваться за провал, может оказаться слишком высокой.
Сидя за столом, главный редактор Бьонди закуривает сигарету и выжидательно смотрит на Алесси.
— Ничего особенного, говорит тот. — Обыкновенные похороны.
Алесси перебирает в памяти впечатления дня. Гнетущая жива на кладбище Ведано. Он ненавидит кладбища и давно решил: когда пробьет его час, пусть его кремируют. И еще сверлящая мозг мысль: если по официальной версии это самоубийство, то как же разрешили панихиду, мессу, захоронение в освященной земле? Сам Паоло никогда за популярностью не гнался. На память ему приходит сонет Белли5 — поэта, тоже не признававшего никаких авторитетов:
Коль шлюхин сын с повадкою синьора
Мнит о себе, что он Вселенной пуп,
Тут ясно всем без разговора,
Что он, скорей, смердящий труп
6.
А может, все не так уж и просто, размышлял он, спустив из машины ноги и пережевывая бутерброд с окаменевшей копченой колбасой, который он раздобыл в единственной поблизости от кладбища лавчонке, где было столько мух и так воняло, что хотелось закрыть глаза и зажать нос. Но очень уж нахально давал о себе знать голодный желудок. Чего доброго, еще язву заработаю.
