— И потом, — продолжает он, — эта последняя история. Самоубийство генерала Фульви. Нет нужды скрывать, что, когда мы рассматривали вопрос о вашем потенциальном преемнике, именно он был одним из кандидатов на ваше место. Ну, да Бог с ним. Ваша отставка в данной ситуации сопряжена с рядом рискованных моментов. И не последний из них состоит в том, что два эти факта будут связывать. Сейчас такое время, когда на скандалах можно нажить капитал, и нам надо продемонстрировать перед другими странами свою силу и уверенность. Мы не имеем права допустить повторения чего-либо такого, что могло бы подорвать авторитет наших государственных служб, и без того уже достаточно пошатнувшийся.
Он замолкает и снова садится. Эта тирада стоила министру усилий: лицо у него напряженное, осунувшееся. Теперь слово за генералом. Когда он, основательно подумав, начинает говорить, в его словах звучит косвенный вопрос:
— Вы, господин министр, понимаете: чтобы продолжать работу в корпусе карабинеров — если я, конечно, возьму назад свой рапорт об отставке, — мне понадобится полная поддержка со стороны исполнительной власти.
Министр вновь принимается протирать стекла пенсне:
— Конечно, само собой разумеется. Можете рассчитывать на наше полное доверие.
Но генерал замечает, что министр раздражен. Ну и черт с ним, его дело. Он перебирает в памяти события последних недель. Стыд, ярость, горечь. И страх. Да, страх. К чему скрывать? Еще час назад он чувствовал себя никому не нужной рухлядью. А теперь этот толстый и неповоротливый, как и он сам, человек явно злится и начинает украдкой поглядывать на часы. Фаис нужен ему. Как, впрочем, он нужен и Данелли. «Из политических соображений», — сказал Данелли. А у генерала ведь есть и свои собственные политические соображения. Лебединая песнь. Генерал, обретая уверенность, улыбается. Ничего себе сравнение: грузный генерал и изящная белая птица. К нему вернулось чувство юмора. Но мысли его вновь занимает министр. Наверное, он тоже устал. Вполне возможно, что оба они вкладывают в слово «государство» один и тот же смысл. Но какое это имеет значение? Министр дал ему карты в руки — придется играть. И он будет играть, не снижая ставки.
— Я согласен, господин министр.
Фаис видит, как от этих слов министр расслабляется и с улыбкой подается вперед. Но он еще не все сказал и потому не встает с кресла. Наоборот, он даже устраивается в нем поудобнее: теперь он — впервые за все время разговора — действительно чувствует себя вольготно и прикидывается, будто не видит, что министр хотел было подняться.
