Однако нашлись люди, которые ничего не забыли и теперь пользуются моментом, чтобы уничтожить плоды всей его тридцатилетней работы. А ведь ему следовало знать, что после той истории за каждым его шагом следили, каждый поступок брали на заметку, фиксировали, где-то на него завели разбухавшее с каждым годом досье — чтобы в подходящий момент пустить его в ход. И вот этот подходящий момент наступил.
Достав из внутреннего кармана ключ, генерал открывает ящик и достает исписанный лист — копию своей докладной министру обороны. Прошение об отставке. Он отправил его две недели тому назад, но министр ответил, что должен еще подумать.
Фаис смотрит на свое отражение в стекле письменного стола — непривычно пустого, сверкающего чистотой. В зеленоватом, искаженном отражении — золоченые знаки отличия на генеральском мундире, покрасневшие веки, основательные мешки под глазами, дряблые, отвисшие щеки. Старик, думает он.
Много лет генерал живет вместе со своей сестрой Эленой. Когда он сказал, что собирается подать в отставку, сестра серьезно и коротко ответила: «Ты — офицер, знаешь, что делаешь». В сущности, Элена — единственный человек, перед которым он мог бы излить душу; теперь же ему остается только смотреть в стекло и беседовать с собственным отражением, с этим противным старческим лицом. Очень велико искушение покончить со всем одним махом. Что было — то прошло, он не собирается копаться в мелочах, гадать, не была ли его жизнь сплошной ошибкой, бессмысленной, никому не нужной. И стоит ли все это продолжать?
Ему прозрачно намекнули, что для него найдется место в административном совете какой-то финансовой компании, занимающейся военными заказами. Влиятельный член правительства сказал: «Человек с вашими данными обладает ценным опытом, который может быть весьма полезен и даже необходим в других сферах деятельности. Никто не вправе лишать страну вклада, который могут внести в общее дело такие люди, как вы».
Генерал переводит взгляд на телефонный аппарат, стоящий на столике рядом с креслом.
Паоло Алесси проснулся слишком рано. На субботу ему выпало ночное дежурство, или, как у них говорят, бдение. Направляясь в редакцию, он прихватил с собой книжку, ибо знал, что его ждет обычный скучный вечер: неизменная мелкая правка уже готовой полосы часов в одиннадцать — двенадцать, наспех, по трафарету слепленное сообщение «в последний час» и, как правило, два-три новых заголовка. Но кто-то напутал с подверсткой рекламы, и в одиннадцать вечера главный редактор сунул ему под нос пустую полосу — заполняй чем хочешь. Предстояло перерыть все поступившие за день сообщения телеграфных агентств. Чертыхаясь, он отобрал ранее не поместившиеся или пропущенные куски, из которых можно было состряпать семь колонок сверху, трехколонник справа, что-нибудь на подверстку, броский материал для центра полосы, небольшой подвальчик и несколько мелочишек. В час ночи, когда он уже решил, что все в порядке, пришло сообщение: какой-то тип из Казерты в припадке безумия зарубил топором жену и детей, а сам выбросился из окна. Пришлось все перетасовывать и добавлять пару новых абзацев. Так что освободился он очень поздно и домой добрался только в три часа ночи, совершенно измочаленный. В таком состоянии уснуть он не мог, взял книжку, да так и не выпустил ее из рук, пока не дочитал до последней страницы. А проснулся в половине девятого, не поспав и четырех часов, очумевший от духоты и раздраженный сбившимися, прилипшими к телу простынями.
