— Ну так что мне делать? — Наборщик, не выпуская из рук валика, украдкой поглядывает на часы. Еще десять минут — и прощайте спагетти в столовой.
Алесси так подавлен и физически, и морально, что ему даже думать не хочется. И всего-то одно сообщение. В конце концов, главный редактор рядом. Пусть решает сам.
— Тут коммюнике об одном корпусном генерале, убитом в собственной квартире.
Главный редактор Бьонди прошел полный курс журналистской науки: он наделен острым чутьем и не любит лишних слов.
— Самоубийство?
— Похоже, — уклоняется от точного ответа Алесси.
— В сообщении что говорится?
— Самоубийство, — выдавливает из себя журналист.
— А ты как думаешь?
— Похоже… — Времени на объяснения у него нет, потом, возможно, они это обсудят.
— Место на полосе есть?
— Найду.
— Тогда давай поскорее.
Работать над текстом некогда. Он исправляет несколько слов, добавляет, что генерал ждал назначения на очень высокий пост, что факт его смерти непонятно почему скры-
вали два дня, что никаких других версий, кроме выдвинутой министерством обороны, пока нет и что все это напоминает нашумевшие случаи смерти при загадочных обстоятельствах других офицеров высокого ранга. Взять хотя бы историю с полковником Гуараши из Катании. Алесси передает исчерканный — он очень старался писать как можно разборчивее — лист телеграфного сообщения наборщику. Тот, мысленно попрощавшись со спагетти, шепотом чертыхается. Ничего не поделаешь, не то, чего доброго, заставят работать сверхурочно.
Единственное подходящее место — в центре полосы, занятое какой-то мурой о туризме.
— Убери это. Что все наши бухты загажены, каждый и так знает.
Он пытается с ходу придумать заголовок. «Самоубийство» здесь це пройдет, черт возьми. «Загадочная смерть генерала» звучит спокойнее. Ужасно, тривиально до отвращения, но в данном случае подходит. Ответственность за версию самоубийства в конечном счете несет министерство обороны. Бегом догнав уже собравшегося уходить художника по заголовкам, он упрашивает его на минуточку задержаться: в порядке личного одолжения, старина.
Бьонди, с которым они спускаются в лифте, погружен в мрачные раздумья.
— Что это за генерал? — спрашивает он наконец.
— Большая шишка. Два дня назад я разговаривал с ним по телефону…
— В воскресенье? — спрашнват Бьонди, сдвигая брови. Алесси утвердительно кивает.
— А когда он умер, говоришь?
— В воскресенье же.
— Вот как!
Пока лифт не останавливается на первом этаже, оба молчат.
— Выходит, в воскресенье он тебе звонил, а потом застрелился, — снова начинает Бьонди.
