Я много раз перечитывал это письмо, свёрнутое треугольником. Именно тогда у меня впервые появилась мысль сбежать на фронт и уже с отцом добить банду захватчиков, а после вместе с ним вернуться победителем на свою Свободу, двадцать два «а», и зажить счастливо всей нашей семейкой. Как до войны. И даже намного лучше.
В землянке
Бьётся в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза.
И поёт мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.
Про тебя мне шептали кусты
В белоснежных полях под Москвой.
Я хочу, чтобы слышала ты,
Как тоскует мой голос живой.
Ты сейчас далеко, далеко,
Между нами снега и снега…
До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти — четыре шага.
Пой, гармоника, вьюге назло,
Заплутавшее счастье зови!
Мне в холодной землянке тепло
От моей негасимой любви.
1942 год, лето
Брезгливый читатель может перелистнуть страницы этого рассказа, автор не испытает обиды. Ведь чтение его может вызвать у него возмущение: надумал, о чём писать, — о котёнке из помойки!
Но этот случай, много лет спустя, заставил меня вспомнить его во всех подробностях и осмыслить иначе, увидев всё другими глазами и, как говорится, в ином свете. И в иной перспективе. И с совершенно другим смыслом.
Этот случай, как мне представляется, объяснил многие мои дальнейшие поступки в жизни.
Над происходившим со мной и вокруг, текущим вроде бы само собой, я не особенно задумывался, не охватывал мысленно события вкупе, анализировал лишь отдельные случаи, давая оценки только им. А когда однажды окинул прожитый отрезок жизни как бы со стороны, выстроив наиболее значимые, в большинстве своём печальные для меня события, в логический ряд, то понял, почему поступал именно так, а не иначе. Хотя возможны были варианты и даже прямо противоположные способы разрешения тех или иных ситуаций, иногда для меня судьбоносных.
Это понимание, когда оно до меня дошло-таки, в дальнейшем предсказало характер, содержание и последствия моих поступков и тем не менее не всегда останавливало от того, как не следовало действовать, ибо приносило, разумеется, немало неприятностей, поворачивало течение жизни не туда, куда оно вроде бы устремлялось.
Подобные «повороты» можно было объяснить особенностями моего характера, формировавшегося в детские годы и в основном стихийно, без умной помощи взрослых или вопреки их попыткам воспитать меня. Я даже не упоминаю о систематическом и тем более научном воспитании. По сути, я был уличным мальчишкой, а поэтому свою роковую роль в моей судьбе сыграла и окружающая среда — улица. Те, с кем ты постоянно сталкиваешься в пространстве этом, — от квартала до квартала и далее.
