и держался в отдалении от блатных, выбравших в жизни профессию преступления, — врагов общества. Даже в концлагере блатные грабили и иногда убивали за неповиновение «мужиков», рядовых зеков (заключённых). Фактическими хозяевами концлагерей и тюрем являлись блатные, отбросы общества, «отрицаловка», человеческая гниль, за ними оставалось последнее слово — жить тебе или умереть. Тюремное и лагерное начальство обычно почти всегда оставалось в «неведении». Им было наплевать на зеков — они жили и действовали по своим правилам и инструкциям, чаще — по своему произволу; блатные — по «понятиям», то есть воровским законам.
«Питательной средой» для блатных, лагерного и тюремного начальства были «мужики». Я все годы каторги оставался «мужиком». Да ещё смевшим вслух не согласиться с блатными, за что они и «проштамповали» по политической статье 58–10 УПК, как «фашиста». Я и на самом деле дружил с политическими зключёнными, несгибаемыми коммунистами.
Не удивительно, что, освободившись в пятьдесят четвёртом году, я подал заявление в военкомат, как и должен был поступить истинный патриот своей Родины. Отслужив положенный (ещё один) срок, теперь уже в армии, где мне оказали редкое доверие и приняли в комсомол. Далее — возвращение в город, который начинал строить в зековском бушлате, а продолжил слесарем на заводе, свободным советским человеком. Со своими незаконченными шестью классами мне удалось с удовольсвтием окончить ШРМ в шестьдесят первом году. Уволившись с завода я наудачу поехал в Свердловск, чтобы попытаться поступить на факультет журналистики УрГУ. Поступил. Этого могло не произйти, если б с моими публикациями не ознакомился преподаватель университета Виталий Алексеевич Павлов. Он поверил в меня и зачислил на очное отделение, хотя приём на него был уже прекращён. Всю оставшуюся жизнь я был благодарен этому человеку.
А об остальном читатель узнает в моих книгах: «В хорошем концлагре», «Наказание свободой» и, если удастся завершить этот цикл, — в «Опущении».
Но сейчас не об этих книгах речь. В дальнейшем мне повезло неоднократно держать в руках Одигитрию. И даже поучаствовать в розыске, полагаю, древнейшего списка, выполненного в технике энкаустика. Об этом поиске мною написал очерк. Название же этих книг идентично названию иконы, некогда спасённой и погубленной мною.
