Избранные произведения: в 2 т. Том 2: Повести и рассказы | страница 85



Смотрели, поджав губы, две одинаковые, как близнецы, старушки из настежь открытого окна с раздвинутыми шторами, как из ложи. Смотрела рассерженно-удивленными библейскими глазами женщина, выбивающая коврики с балкона, прикрытого ветками тополей, на которых сушилось маленькое бельишко. Женщина пользовалась этими ветками как квартирной принадлежностью. Коврики она выбивала подолгу. Смотрел из своего голого окошка, как из портретной рамы, Хаким-ака, надев на мясистый нос очки. Смотрел мужчина в тапочках и полосатой пижамной куртке, поливающий цветы под своими окнами, но веер воды, прижатый пальцем к наконечнику шланга, сверкая, брызгал уже не на цветы, а на ноги поливальщика. Смотрела веселая девочка, подлетая на качелях, привязанных к двум акациям во дворе Алимджана. И Алимджан смотрел, сидя на перекладине самодельного турника.

Женщина на балконе сняла коврик с ветки и вдобавок к тому, что хорошо отстучала его палкой, стряхнула воображаемые остатки пыли вниз. Чистюлей была. А девочка с качелей крикнула:

— Тетя Фаня! Что вы делаете? Там же человек!

Тетя Фаня наклонилась, чтобы уже не рассерженно и не удивленно, а почти презрительно посмотреть на Кешу. Это он в глазах маленькой девочки на качелях был человеком, он, третий день топтавшийся под окном Мастуры. Услышав голос девочки, человек спрятался за тополь.

И почти тотчас же знакомо задолбили по асфальту каблучки. От трамвайной остановки привычной, опасливой походкой шла Мастура. И вздрогнула, услышав:

— Здравствуйте.

Кеша вышел из-за тополя.

— А я жду Хакима-ака… с этим… с аппаратом…

Он просто съедал ее глазами. А у нее было все такое же каменное, как вчера и позавчера, лицо, неслыханной красоты и вечной неподвижности, у древних статуй в одной книге видел он такие неподвижные лица. Она прошла мимо и без единого слова свернула в парадное.

Ну что же, подумал Кеша, он человек не гордый и уж чего-чего, а ждать умеет… Охотник! Улица провожала охотника насмешливыми взглядами.

На почте он взял телеграфный бланк и задумался. За широкими окнами пробегали автомобили и троллейбусы, покорно подчиняясь милиционеру, помахивающему им своей полосатой палкой. Когда он останавливал все, что было на колесах, через улицу толпой валили люди, словно муравьи. Со второго этажа они казались маленькими. Да и фигурка милиционера выглядела не очень внушительной, только пузатой.

Нет, город был странным местом неестественного людского скопления, и каждый здесь, наверно, чувствовал себя меньше, чем был, словно жил не во весь свой рост от обильного соседства других с их желаниями, с их требованиями. В лесу он сам по себе. Да вот разве дедовский совет да ружье оберегают тебя от зверья среди безмолвных деревьев. С ними лучше, с деревьями-то… Никто на тебя не смотрит… Есть еще Черныш, собака, всё понимающая по одному движению пальца… С Чернышом тоже хорошо… Стало вдруг скучно от людей. Дышать трудно сделалось.