Каждому старику Гена давал фразу для кино.
— Значит, вы?
— Всегда лови так, сынок.
— А вы?
— Наше море не оскудеет.
— Ол райт. А вы?
— Таранец — молодец.
— Это есть у преда, — напомнил дед Тимка.
— Правильно, — сознался Гена.
— Давай ему другое.
— Ну, что бы вы сами хотели сказать? Смелее.
Как ни странно, старик, у которого отобрали фразу про молодца, от этого нового предложения быть смелее совсем оробел и не мог ничего придумать.
— Ну скажите просто: «Ай да Сашка!»
Толпа уже на причале, и Сима занимается постановкой света, а Горбов лезет на корабль.
— Куда вы, Илья Захарыч? — сипит Алик. — Вам совсем не надо туда.
Но Илья Захарыч не улавливает колебаний ослабевшего режиссерского голоса и взбирается на «Ястреба».
— Ван Ваныч! Куда он? Боже мой!
Ван Ваныч бросается за председателем.
— Рыба пропала, — бормочет председатель и, швырнув крупную сельдь под ногу, еще долго жует губами, будто пробовал на язык.
— Подумаешь! — урезонивает Ван Ваныч. — Сколько тут рыбы?
— Тонн семьдесят.
— Сколько?
— А то и восемьдесят. Вчера был первый сорт, а сегодня третий. Ни в план, ни в карман.
— Восемьдесят тонн? — все еще никак не переварит Ван Ваныч.
— А может, и чуть больше.
— Слава дороже, — неуверенно шутит Ван Ваныч и, наклонившись, поднимает мягкую, отекшую слизью селедку. — Шик! Штук бы десять в авоську не помешало. Жареная селедка — еда!
— Ван Ваныч! — из последнего надрывается Алик. Да, картину снять трудно. Это я теперь вижу.
Но вот уже нацелены прожекторы, расставлены люди, Сашка при помощи лопат запихнут в рыбу на палубе, Кирюха занял позицию впереди всех, он будет бросать носовой причальный конец (канат), роль Кирюхи заметно возросла, свадьба подействовала, красивая была свадьба, и «Ястреб», взахлеб бурля винтом, отходит, чтобы взять разбег метров на пятьсот и вернуться к причалу, откуда будут ему махать платочками женщины.
Режиссер дает Сашке последние наставления, а Сашка, повесив голову на грудь, слегка кивает, будто носом клюет.
— Таранец!
— Как в аптеке! — отвечает Сашка, поднимая голову. Он поднимает свою цыганскую голову и видит Тоню.
И опять! Опять в нем все переворачивается.
Тоня стоит в луче прожектора в рост на бочке и смотрит на «Ястреб». Там, на берегу, вокруг бочек толпятся девчата, которые будут принимать рыбу, когда затарахтят транспортеры и перележавшая на два сорта ниже сельдь польется скользкими ручьями по лентам транспортеров, роняя дожди брызг и чешуи. Девчата в сапогах, в штанах и в фартуках — одним словом, при форме, как полагается, и только одна Тоня в том же платье в обтяжечку, с юбочкой врасхлест, которая кажется сейчас совсем коротенькой.
