Он встал и направился к остановке, мысленно переключившись на нехитрую практическую работу. Чувство потерянности исчезло – он возвращался в дом, и это все ставило на свои места.
С окном Дима провозился довольно долго, потратив большую часть времени на поиски инструментов. Он так редко что-либо мастерил, что никогда не помнил, где что лежит, хотя от деда остался хороший набор, и исчезнуть он никуда не мог.
Окно получилось мутным и состояло из двух частей, потому что большого целого стекла найти не удалось, но это не важно – главное, что восстановилась целостность пространства. Конечно, любое стекло можно разбить, и никто из соседей даже не заметит, но оно залатало некую энергетическую брешь, а это гораздо важнее открытости или закрытости физической.
Время близилось к обеду. …С одной стороны, пить в одиночку, конечно, последняя стадия деградации, но, с другой – а чем еще заняться? Может, появится кураж и захочется чего-нибудь от этой жизни?.. Дима решительно наполнил рюмку.
– Ну, будем…
Трапеза растянулась более, чем на час. Дима периодически курил, выходя на крыльцо, подолгу смотрел в небо, тучи на котором рассеялись, так и не родив дождя. Потом снова возвращался к столу, снова наполнял рюмку, снова жевал и снова выходил курить. В голове стали появляться посторонние мысли. Сначала он подумал, вернется ли Валя и хочет ли он этого? Решил, что не хочет – одним своим присутствием она вносила напряженность в состояние окружающего покоя и незыблемости. Она, пусть без всякой надежды на успех, пыталась внести изменения в существующий уклад, а это вызывало в ответ почти физическое отторжение. Где-нибудь в городской квартире ее новации воспринимались бы естественно, но здесь все подчинялось другим жизненным законам, и их несоблюдение ставило крест на самой возможности ее пребывания.
Валя безоговорочно являлась чужеродным элементом (хотя иногда Дима и чувствовал, как без нее пусто и одиноко). Тем не менее, и вовсе без женщины, особенно сейчас, когда алкоголь будоражил кровь, становилось плохо.
…Может, звякнуть Иринке?.. Но подобная мысль показалась такой же чужой, как и сама Ира. Это ощущение возникло даже не из-за вчерашнего инцидента. Теперь Дима знал, что Олег – трус, и навредить ему никоим образом не может. Гораздо важнее, что сама Ира вдруг стала расплывчатой и почти ненастоящей, как кусочек далекого прошлого. Смешно, но он с трудом вспомнил ее черты и совершенно не мог представить голос. Ему стало казаться, что знакомство с ней – это наваждение и хорошо, что он от него избавился.
