Когда пролив Босфор расширился и перешел в Мраморное море, яхта повернула к берегу. Она пристала к шаткому причалу, несмотря на неуклюжие действия слишком многочисленного экипажа, члены которого, казалось, только мешали друг другу. Мэннерд сошел на берег, чтобы осмотреть предполагаемое место для лагеря. Матросы потащили с корабля бесчисленные корзины, раскладные столы и прочие принадлежности для обеда на открытом воздухе. Коглен с мрачным видом курил на палубе.
Лори сошла на берег, и он сидел неподвижно, чувствуя себя глупо. Через некоторое время он все же спустился на причал и принялся бродить по нему, пока накрывали на столы. Когда все было готово, он позволил усадить себя рядом с Лори. Она делала вид, что никакого разговора между ними не было, и весело болтала. Он впал в глубокое уныние.
Будущий детский лагерь во всех подробностях обсуждали по меньшей мере на трех языках. Обед шел своим чередом, матросы исполняли обязанности официантов и носили из корабельного камбуза горячие блюда. Хозяин участка поднялся и, потея, произнес цветистую речь в горячей надежде сбыть с рук ненужную ему землю за как можно более высокую цену. Профессор из Американского колледжа с теплотой отозвался о Мэннерде и пару раз намекнул, что его родному факультету не помешало бы дополнительное финансирование. Коглен отчетливо понимал, что каждый в этой компании стремится всеми правдами и неправдами вытянуть из Мэннерда деньги, и еще раз безжалостно напомнил себе о решении не влезать в эту крысиную возню и не пытаться жениться на Лори.
Матросы принесли кофе. Коглен взял чашку; разговоры меж тем продолжались. Мэннерд увлеченно беседовал с адвокатом и с владельцем участка. Судя по всему, судьба лагеря была практически решена. Это показалось Коглену единственным ярким пятном за весь этот безрадостный день.
Он увидел, как Мэннерд отхлебнул кофе и, прикоснувшись к чашке, отдал ее матросу, чтобы ему налили нового, погорячее. Напиток уже успел остыть.
Лори оживленно болтала с Аполлонием. Тот улыбался ей во весь рот. Вернулся матрос с кофе. Мэннерд по своей всегдашней привычке потрогал чашку. Поднес ее к губам.
Послышался громкий треск. По берегу разбежалось эхо. Голоса затихли.
Мэннерд ошеломленно смотрел на кофейную чашку, которую держал в руке. Вернее, на то, что от нее осталось. В нее угодила пуля. Все вокруг было залито кофе, а Мэннерд нелепо застыл, держа у губ ручку от чашки.
Коглен вскочил с места в тот же миг, когда перед глазами у него встала строчка, написанная его собственной рукой на пожелтевшей пергаментной странице:
