Она улыбнулась. Он застонал и раздраженно зашагал прочь. Когда он повернулся к ней спиной, ее улыбка померкла и исчезла. Когда минуту спустя он оглянулся, она стояла и смотрела на воду, повернувшись спиной ко всем остальным. Руки ее были судорожно сжаты.
Яхта летела по волнам Босфора. По обоим берегам высились холмы, усеянные домишками, которые с залива выглядели нарядными и живописными, но при близком рассмотрении показались бы совершенно убогими. Небо заливала густая лазурь, и этот пейзаж повидал на своем веку немало романтических сцен. Но хозяин яхты что-то горячо втолковывал Мэннерду с сильнейшим турецким акцентом. Профессор Американского колледжа с головой ушел в спор с адвокатом на тему ответственности городских властей за вонь от гниющих отбросов, из-за которой в его доме едва можно было жить. Владелец участка, который им предстояло осмотреть, говорил только по-турецки. Оставался разве что Аполлоний Великий.
Коглен завел разговор о загадочной и совершенно невероятной надписи в «Алексиаде».
— А, это мистификация, — отмахнулся Аполлоний добродушно. — Кроме того, думается мне, это было сделано с корыстными намерениями. Но мистер Мэннерд обратился в полицию. Там займутся этими людьми. С моей стороны неразумно было бы вмешиваться в расследование!
— Только если это не мошеннический план! — коротко ответил Коглен.
— Это, — признался Аполлоний, — меня и тревожит. Как вам известно, недавно я получил крупную сумму, чтобы купить свободу для моего народа, из источника, который немало удивил бы вас. Я не хочу, чтобы мое имя было связано с отъявленными мошенниками! Поэтому я буду держаться в стороне от этого дела — а не то как бы меня тоже не записали в аферисты!
Коглен в задумчивости отвернулся.
Да, день выдался не из веселых. Он ни за что не вернется к Лори. Решение, которое он принял, далось ему нелегко. Он не изменит его. Незачем с ней разговаривать. Одна мысль о Лори делала его несчастным. Он попытался занять мысли загадочным домом на улице Хусейна, представить себе доступное для древних устройство, которое было бы равноценно холодильнику. В Вавилонии знали, что если положить неглубокий поднос поверх одеял, то ночью он будет отдавать тепло, и к утру образуется тоненькая корочка льда — но только в совершенно безветренную и безоблачную ночь. Тепло уходило в воздух, а одеяло не позволяло земле отдать то, что она накопила за день. Но Стамбул едва ли можно назвать краем безоблачных ночей. Здесь этот фокус бы не удался. Да и древние все равно не понимали причин этого явления. Он перестал ломать голову.
