Вновь ждать. Те, кто спешили принять кровь и плоть первыми, неопытны. Ведь ещё нужно поцеловать крест.
Последнее погружение жёлтой ложки в грешный рот. Последнее касание алой ткани грешных губ. Теперь скажут слова, вынесут крест. Вот теперь надо торопиться, чтобы успеть первым.
Пожилой священник с седой бородой говорит долго. Возможно, он не подвергся переформатированию. Наконец, опускает крест в толпу, выхватывая чьи-то губы. Целует крест старуха с беззубым ртом. Целует крест мужик с разбитыми губами. Целую я.
Вот она новая жизнь, перерождение. Иначе для чего всё это?
На улицу! Свежий воздух, черничное небо, святая ночь.
Милиционеров стало меньше. Остались только те, что с сонными лицами. Так же стоят, курят, опершись на орехи. Крещусь напоследок и выхожу за ворота храма.
Только не домой, только не в пустоты квартиры. Лучше бродить по улицам, смотреть на неоновые вывески, улыбаться случайным прохожим. Например, вот этим, с бутылками пива и звериными лицами. Ничего, лица забудутся, а улыбка останется.
Прохожу магазин эксклюзивных православных подарков, интим салон, бутик меха, итальянскую пиццерию, люксоптику, мир сантехники. С правой стороны подсвеченный бледно-зелёным призрачным светом саркофаг кинотеатра «Победа». Дорога пуста; двойная сплошная одинока, нескончаема, похожа на мечту кокаиниста. Возле каменных урн разбросан мусор. В нём роются собаки.
На площади Лазарева понимаю, почему мусор не в урнах, а снаружи. По улице параллельно друг другу двигаются два близнеца в брезентовых бушлатах. Они врываются руками в урны, как хирурги во чрево, и, вывалив мусор наружу, разбрасывают его палками в поисках наживы. Найдя, складывают в безразмерные пакеты «БМВ». На пакетах надпись «до 70 кг»; мужики в бушлатах настроены оптимистично.
Фонарей и людей здесь больше. Мальчики ищут девочек, девочки — мальчиков. Ориентироваться сложно, потому что у всех красные щёки, шапки с бубонами, ретро очки в полукруглой оправе и субтильные фигуры, упакованные в бесформенные куртки.
Сворачиваю на улицу Маяковского, к редакции газеты «Слава Севастополя». Школьником я писал в неё заметки, а потом главного редактора взорвали. Он погиб, я бросил журналистику. На Маяковского темно. Спотыкаюсь о ноги, торчащие со скамейки. Они принадлежат двум девушкам в одинаковых серебристых плащах.
Сказать им «привет», пригласить на пиво. Шансы есть. Даже, если они скажут, что просто хотят пообщаться друг с другом, мол, давно не виделись. Быть настойчивым, глядя на их лица в боевой раскраске, ноги в сетчатых колготках, груди в увеличивающих бюстгальтерах. Шансы есть, но нет нужной дозы алкоголя в крови, значит, нет и желания.
