]. И был он также большим искушением в Церкви. Но об этом не хочу говорить больше. Упомяну только, что, уверяя, вопреки заповеди Моисея, что возникшие в Церкви новые безумства Монтана [
[29]] и безумные грезы новоизмышленного учения безумных женщин [
[30]] суть истинные пророчества, и он заслужил этим того, чтобы о нем и о сочинениях его говорилось:
аще востанет среди тебя пророк, и за тем:
да не послушаеши глагол пророка того. Почему?
Яко искушает вас, говорит,
Господь Бог ваш, аще любите Его, или нет.
XIX. Из представленных нами значительных и множества других подобных им примеров церковных мы явственно должны усмотреть и под руководством предписанного во Второзаконии яснее дня увидеть, что если какой учитель церковный заблудит когда–нибудь от Веры, то это попускается Промыслом Божиим для испытания нас в том, любим ли мы Бога всем сердцем и всею душою своею, или не любим.
XX. А когда так; то истинный и подлинный православный тот, кто любит истину Божию, Церковь, тело Христово (Рим.12:4–5. Еф.1:22–23), кто ничего не ставит выше божественной религии, выше вселенской Веры — ни авторитета, ни любви, ни ума, ни красноречия, ни философии какого–нибудь человека, но, презирая все это и пребывая в вере твердым, постоянным, непоколебимым, считает долгом своим содержать только то и верить только тому, о чем узнает, что сие издревле содержала вообще Церковь вселенская, а о чем узнает, что оно после вводится кем–нибудь одним помимо всех святых или вопреки всем святым, как новое и неслыханное, то признает относящимся не к религии, но к искушению. Сему последнему да научится он особенно из глаголов блаженного апостола Павла, который в Первом Послании к Коринфянам пишет вот что: Подобает, — говорит он, — и ересем быти, да искуснии явлени бывают в вас (1 Кор.11:19). Как бы так говорит он: виновники ересей для того не тотчас искореняются Богом, да искуснии явлени бывают, — да будет то есть видно, сколь крепко, верно и непоколебимо любит каждый кафолическую веру. И действительно, коль скоро показывается какая–нибудь новизна, тотчас видна бывает тяжесть зерен и легкость мякины. Тогда без дальнего усилия сметается с гумна то, что не удерживалось на нем никакой тяжестью. Тогда одни немедленно совсем убегают, а другие, когда изгонят их, и погибнуть боятся и возвратиться уязвленными, полумертвыми и полуживыми стыдятся, как принявшие в себя яда в таком количестве, что он ни убивает, ни в желудке не переваривается, ни смерти не причиняет, ни жить не позволяет. О достоплачевное состояние! Какими приливами и отливами забот, какими беспокойствами тревожатся таковые! Они то несутся прытким заблуждением, куда ветер погонит, то, пришедши в себя, отбиваются, как волны назад, то по безрассудному надмению одобряют даже видимо неизвестное, то по неразумному страху пугаются даже известного, и постоянно недоумевают, куда им пойти, куда возвратиться, чего пожелать, чего бежать, что содержать, что оставить. Впрочем, это расстройство колеблющегося и очень нерешительного сердца, если понимают они, есть врачевство божественного милосердия к ним. Они для того колеблются, наказываются и едва не умерщвляются различными бурями помыслов вне безопаснейшей пристани православной Веры, чтобы опустили поднятые вверх парусы возносливого ума, некстати распущенные ими по поводу ветров новизны, и снова возвратились и стали в надежнейшее пристанище безмятежной и благой Матери, а сначала изрыгли горькие и тревожные волны заблуждений, чтобы пить потом потоки свежей речной воды. Что изучили они дурно, то пусть изучат хорошо, и что только можно в учении Церкви постигнуть, то пусть постигают, а чего нельзя постигнуть, тому пусть верят.
