Поначалу, доктору казалось, что больной просто бредит в стихотворной форме, но позже стал стихи коллекционировать. Сопоставляя тексты, ван Чех надеялся выяснить что-то о Викторе. Но безрезультатно.
Доктор впадал в отчаяние. Простая визуализация, намеченная доктором, не дала никаких результатов. Виктор не пройдя и трети пути начал биться в истерике, пришлось вызывать сестру. На другой день ван Чех решился провести рефлексию вчерашней неудачной визуализации.
- Что ты видел? Какой был лес? - вкрадчиво спрашивал доктор.
- Не было леса, - отвечал Виктор.
- А что было?
- Треугольники… Я не могу объяснить.
- А как бы нам это узнать? - задумчиво постукивал пальцами по столу доктор.
- Я могу нарисовать! - расцвел Виктор.
Доктор сделал больному знак, тот поднялся. Оба они прошли в кабинет изотерапии.
- Здесь есть все, что может тебе понадобиться. Виктор, ты не художник случайно?
- Я? - удивился и смутился Виктор, - нет-нет, что вы. Я кисти в руках в жизни не держал! Я… Я, скорее, торговец, продавец!
Доктор мысленно плюнул.
Поработав полтора часа, Виктор заявил, что устал и, что закончит после, если будет можно. Полотно, судя по всему, намечалось эпическое. Огромный лист бумаги на первый раз был покрыт густо темно-серой краской. Виктор бродил вокруг мольберта, как кот вокруг крынки молока. Он получал явное удовольствие от процесса рисования. На следующий день Виктор пришел в кабинет, но тот был занят. Больного не пустили. тВиктор разволновался, он пошел было к доктору, но повернул к себе. В конце концов, он осел у Пенелопы.
Та была в лирическом расположении духа, ей было скучно. Все чаще с ней начинались такие приступы беспричинного хорошего настроения, словно между ней и Кукбарой установился временный мир.
- Ты понимаешь? Там моя картина, я должен сейчас… потом не смогу… пока я помню… я не спал ночь… я боялся забыть… - сбивчиво объяснял Виктор, - Я - человек искусства, живу образами… и если сейчас… я потеряю образ и все… уже не вспомню, он умрет, так и не воплотившись.
Этот бессвязный монолог продолжался минут пятнадцать, к концу Виктор начал говорить, о том, что его картины хорошо продавались, потому что он никогда не терял образов. Пенелопа устала от него, но и бросить не могла. Молча положила перед ним лист бумаги и акварель, которая валялась у нее просто так без дела.
Виктор глубоко вдохнул, но выдохнуть уже не мог. Он буквально набросился на краски, кисти и бумагу, повторяя то, что делал вчера. На лбу его проступил пот, когда он закончил с темно-серой краской. Он долго прерывисто дышал, поглядывая то на Пенелопу, то на лист. Ни того, ни другого он не видел. Наконец, он собрался с мыслями и пальцами нанес темно-зеленую краску.
