О чем думала моя мать, глядя на своего господина и учителя, который висел на кресте? Не зовут ли ее Марией, как его собственную мать? Не потому ли она поверила в него сразу же, как только мой брат и я рассказали о нем? Вспоминала ли она то безумное странствие, которое через бесчисленные города и местечки привело нас на взлобье этой голой скалы? Видела ли она снова ландшафты Галилеи, Самарии и Иудеи? Слышала ли она гнусные шутки сирийцев, когда у них на глазах пророк этот в неистовстве своем увлекал за собою женщин, как будто сам был Дионисом, богом-пантерой? Думала ли она о невежественности раввинов, коварных вопросах книжников и фарисеев, негодовании правоверных? Или о чудесной силе, исходившей от его взгляда, когда он взирал на слабых духом: больных, детей, женщин?
Женщины всегда сопровождали его. Вдова Сусанна продала имение свое, чтобы поддержать его всем своим состоянием. Иоанна, излечившись от своего недуга, оставила мужа своего, домоправителя Ирода Антипы. Саломия, жена Зеведея, последовала за сыновьями своими, Иоанном и Иаковом, чтобы всегда быть поблизости от него.
Когда Галилеянин, утрудившись, отдыхал у колодца Иакова, подошла к нему женщина из Самарии. Он не уклонился от нее, но попросил ее дать ему напиться воды. Женщина, которая познала пять мужей и имела любовника, сказала ему, что у нее нет мужа. И вот он, чьи слова были для нее источником воды, текущей в жизнь вечную, стал ее седьмым, и последним, мужем.
В Финикии гречанка припала к его ногам и молила исцелить ее дочь. «Нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам», – сказал он. Она же сказала: «Но и псы едят крохи, упавшие со стола». Этими словами растопила она его сердце.
Фарисеи привели к нему женщину, взятую в прелюбодеянии. Они спросили его, могут ли они побить ее камнями. Он же, наклонившись, писал перстом на земле. Потом выпрямился и сказал: «Кто из вас без греха, первый брось в нее камень». И опять, наклонившись низко, писал на земле. Они же стали уходить один за другим, начиная от старших до последних; и остался он один и женщина, стоящая посреди. Вновь восклонился он и спросил: «Где твои обвинители? Никто не осудил тебя?» – «Никто», – отвечала она. «И я не осуждаю тебя», – сказал он и стер слова свои так же, как и грехи ее.
О чем думала третья Мария, слыша крики возлюбленного ею? Впервые она услыхала, как он проповедовал, в Магдале, у Геннисаретского озера. Одно слово горело у него на устах. Оно проникало ей в уши и пронзало ей сердце, пока огонь его не заполыхал в ней так, что силы готовы были оставить ее. И слово это было: любовь.
