…Деревня оказалась за невысоким, но добротным частоколом — с помостом для воинов, с мощными — впрочем, открытыми настежь — воротами. Странным Пашке показалось только одно — каменные воротные столбы, покрытые резьбой в виде вьющихся бесконечно цветов и стеблей. Столбы эти совершенно не вязались с общим видом деревни, где было грязно (впрочем, может, это после зимы?), а дома, сложенные из каменных плиток, законопаченных в широких щелях желтоватым мхом, бурели плоскими соломенными крышами.
Таким же было помещение, в которое привели рабов. Впрочем, нет — хуже, потому что тут никто не удосужился законопатить щели мхом и пахло очень знакомо Пашке — свиньями. Под КПЗ решили приспособить то ли брошенный, то ли временно пустующий хлев (запах из таких мест почти никогда не выветривается).
Но это была крыша над головой. Плюс к этому рабов расковали. Хотя, как и опасался Пашка, туалета тут не предусмотрели. Впрочем, подумал он об этом, уже сделав свои дела у дальней стены. И вздохнул. Что тут скажешь… Всё не в штаны, уже маленькая победа.
Трое местных натаскали внутрь соломы. Прошлогодней, но много, чуть ли не стог. А через пять минут после этого, не больше, появилась женщина, которая принесла вместе с двумя мальчишками несколько большущих плоских лепёшек и два здоровенных круга сыра. Что-то приговаривая, она ловко разделила еду на всех. Пашка опять взбеленился на свою глухонемоту — многие о чём-то спрашивали и её, и мальчишек, и все трое охотно отвечали. Напоследок те же пацаны приволокли бадью с водой — и двери заперли. По поведению своих спутников Пашка понял — всё, больше сегодня никуда не погонят.
Хлеб оказался свежий, но непривычный, тяжёлый какой-то (тот чёрствый кусок, съеденный утром, Пашка по вкусу не мог вспомнить, чтобы сравнить). То ли непропечённый, то ли тут такой всегда едят (вернее было второе, остальные ели и никакого недовольства не выказывали). А вот сыр был очень хорош, похож на брынзу, которую Пашка обожал. Жаль, что кусок был всего-то в треть ладони. Да ещё Пашкиной, не мужской.
Он свалился на солому, как подкошенный, дожевал то, что ему досталось, лёжа, даже запивать не стал. И понял, что его знобит. Оставалось надеяться, что это просто тряска после холода, и это пройдёт. Пашка постарался себе подгрести побольше соломы и по возможности зарыться в неё. «Аппетит-то никуда не пропал, — успокаивал он себя, — а у меня при температуре первым делом отрубает желание есть. Обойдётся. Должно обойтись…»
