Ояко, сгорая от нетерпения, развернула свиток и прочитала:
«Твоя красота выше всяческих похвал, но твоя плотская страсть неутолима… Ты будешь любить и будешь любима… Причём двумя мужчинами сразу… Ты не оценишь прелести замужества, твоё сердце подобно вольной птице. При виде очередного красивого мужчины, оно взмывает в небеса…»
Ояко невольно покраснела, благо, что белила скрыли сие неприятное обстоятельство. Она быстро свернула свиток и спрятала его в правом рукаве кимоно, не желая, дабы предсказание стало достоянием гласности.
Тем временем Мурасаки изучала свой свиток. И он гласил: «Красота, благородство, сдержанность – всё это присуще тебе, о юная красавица. Мужчины не принесут тебе счастья… Твоими верными спутниками по жизни станут: бумага, кисть, чернила и тушечница. Они не предадут, не бросят, не разочаруют… В твоих руках кисть оживит иероглифы, которым суждено прожить множество человеческих жизней. Ты подаришь миру историю любви и неудовлетворённой плотской страсти. Однако, сама останешься при этом холодной…»
Свернув свиток, Мурасаки бросила беглый взгляд на Кейко, заметив, что тот скомкал своё предсказание и отшвырнул его в сторону. У девушки возникло непреодолимое желание узнать о его содержимом…
* * *
Предсказания Куронуси взволновали не только Кейко и Ояко. Многие обитатели имения не могли уснуть этой ночью. Созерцая луну, они изливали душу рисовой бумаге…
Фудзивара Тамэтоки, любуясь луной, написал следующие строки:
Вздымается волна из белых облаков,
Как в дальнем море, средь небесной вышины,
И вижу я:
Скрывается, плывя,
В лесу полночных звезд ладья луны.
Фудзивара Кейко извёл несколько свитков китайской бумаги, прежде чем написал:
Обычно никогда о ней не думал,
Но вот настала ночь,
Когда жалею я,
Что эта светлая луна
Уходит и скрывается от взора.
Сей Сенагон, снова впав с меланхолию, размышляя над бренностью человеческой жизни и непостоянством мужчин, написала:
Ниспадают жемчуга на нитях шторы,
О, какой никчемной кажется луна
В час ночной, когда сидишь одна
И через бамбуковые шторы
В одиночестве глядишь на небосвод!
Ослеплённый любовью к Ояко, Митисада размашистыми иероглифами написал:
Хочу, чтобы луна,
Что завтра ночью
Вновь засверкает ярко в вышине,
Спускаясь, задержалась в небе,
И эта ночь продлилась бы вдвойне!
Мурасаки написала пятистишье, которое затем из вежливости подарила Кейко:
Месяц светлый, что должен сиять,
Как поверхность прозрачных зеркал,
Не облака ль белотканные
Скрыли от взора?
