Стакан опустел, и я заказал ещё.
В 9-30 я торчал как тополь на плющихе посреди отдела и пожимал руки сослуживцам. Борис чесал нос, потом сунул руку в недра стола, достал и протянул мне что-то:
- Раз уж ты так всё внезапно, то подарка мы тебе специально не купили.. нет, ты погоди, - он мотнул головой - я всё понимаю. Но вот возьми от нас всех.
И протянул мне маленькую стеклянную фигурку.
Гора из синего стекла, из-за которой поднимается яркое солнце.
И несколько слов непонятными буквами внизу.
- Это с Афона, я ездил прошлым летом. Там грек один продавал.
Я посмотрел на фигурку в своей ладони.
- Спасибо, Боря. А что тут написано?
Борис смутился:
- Если честно, не знаю. Он что-то там говорил, но я не запомнил. Да и по-русски там ни бельмеса.
Я обнял Бориса, похлопал по спине.
- Не переживай, дружище. Спасибо, ребята!
Ксения подрулила сбоку:
- А поцеловать коллегу на прощание?
Я чмокнул её в щёку.
- Бывай, красотка.
Вдруг лица стайки коллег стали нейтрально-холодными.
За спиной простучали дробные шаги.
- Николаев, вы исправили отчёт? Через пятнадцать минут он должен быть на столе у начальника департамента!
Я опустил фигурку в нагрудный карман куртки.
Повернулся. Поглядел в лицо мендежера финотдела.
- У вас бюст слишком выпирает. Купите себе новое платье. В этом вы похожи на шлюху.
За моей спиной кто-то хихикнул.
Я отодвинул оторопевшую Широкову и вышел.
Джеки перекопал канавами новые дороги. Сначала посылал любопытствующих кого так, кого к мэру, потом стал отмалчиваться. Клаус-трактирщик довёл его до белого каления, и Джеки навалил ему глины на башмаки.
Мэр молчал. Лицо его дёргалось, но на вопросы про канаву или стену он не отвечал принципиально. Кожевенник Грегор, чья конюшня стала первой жертвой канавы Джеки, тряс мэра за грудки и брызгал слюной в лицо. Мэр морщился, тряс и брызгал в ответ.
Оба разошлись красные, мятые и неудовлетворённые беседой.
Я поглядел в зеркало. Приклеенные к зеркалу часы показывали 10:12.
Я потрогал щетину. Неделю проживу in vacation, и буду искать работу.
Бриться или нет?
Мариус вот не бреется.
Вздохнув, я достал из стакана тюбик с пеной и станок.
Покрыл щёки пеной и начал.
- Отче Мариус, а отче Мариус, - подёргали дьяка за рукав.
- Ты чего, почтенная? - удивился он, глядя на огородницу Марту, самую благонравную и приятную женщину, каких он только видел на Южной стороне - Ты же знаешь, отцом можно только патера Никольма звать. Я так, дьяк. Что случилось?
Марта всхлипнула.
