— Не для боя, Василий Андреевич, для потехи построена фортеция, Прессбург именуемая, — строго сказал Апраксин. — Да потехи, слышь, делом оборачиваются, то вы все не хуже меня ведаете…
— Вот и пойдем к Прессбургу, — попросил Ржевский. — Чего нам здесь-то дожидаться? Трудов наших государь не видит, вовсе от тоски-печали, без доброго слова пропадем…
Иевлев помотал головою, сокрушаясь: сей недоросль не прост уродился. Все бы ему на государевых глазах пребывать! Молод, а хитер, ох, хитер боярин Ржевский Василий Андреевич…
— Никуда не пойдем мы отсюдова! — произнес Апраксин. — И боюсь, Василий Андреевич, правду ты сказал — не увидит государь трудов наших, ну да ништо. Не пропадем…
Он отвернулся от Ржевского и продолжал, обращаясь к другим корабельщикам — к Иевлеву, Воронину, Лукову, длинному Федору Прянишникову, который, едва приехав на озеро, забрался на печку и ухитрялся спать целыми сутками:
— Прессбург есть потеха Марсова, здесь же, на нашем озере, надлежит быть потехе нептуновой, — говорил Апраксин. — Что Прессбург? Али запамятовали? Два года назад были стольники и спальники, конюхи и кречетники, дворовые конюхи да дворцовые истопники, а нынче полки, кои не так легко победить, как те, что Василий Васильевич князь Голицын на татар важивал. Нынче солдаты, нынче офицеры, нынче изба караульная, нынче служба! А мы что? Сидим да ждем, покуда ротмистр Петр Алексеевич к сей нептуновой потехе поостынет? А что в том хорошего будет? Да сами мы кто!
Прянишников не ответил, сердито полез на печку — спать дальше. Ржевский угрюмо смотрел на Апраксина. Яким Воронин сказал невесело:
— Ехать-то можно, да как доедем?.. Путь не близкий, по дорогам, слышно, шпыни так и шныряют, режут ножичками. Да и где оно — сие море Белое? Может, его и нету вовсе на свете…
Иевлев засмеялся, хлопнул Воронина по широкому плечу:
— Не плачь, Яким! Отыщем море Белое…
Собрались быстро — в один день. На рассвете морозного, ветреного дня к избе, скрипя полозьями и раскатываясь, подъехали лубяные, с запряжкой гусем, сани. В сумке у Сильвестра Петровича лежала царская подорожная, у обоих путников были добрые, вороненой стали ножи, пара пистолетов, сабли. Яким запасся и едой на дальнюю дорогу — копчеными гусями, окороком, жбаном водки. Ямщик свистнул, намотал вожжи на руку, сытые лошади взяли с места хорошим быстрым шагом…
Ехали на Ярославль — Вологду — Каргополь. Свирепые студеные январские ветра обжигали лица, мороз забирался под шубы, леденил ноги. Мечталось только о тепле, о покое, о том, чтобы не скрипели в бору вековые, промороженные деревья, чтобы не бежали за розвальнями волчьи стаи со светящимися глазами, чтобы холод не хватал за самое сердце.
