Сейчас он говорил о Дарданеллах. Говорил с увлечением, размахивал руками и чуть не опрокинул урну для окурков.
Конечно, англичане их возьмут, и с англичанами в Мраморное море войдет наш крейсер «Аскольд». И сразу же мы ударим с Черного моря. В Севастополе уже готовят десант. Целую дивизию. Царьград будет нашим, и война скоро окончится. А тогда черноморский флот станет средиземноморским, будет плавать в Италию и черт знает куда, и получится сплошная красота.
— Степа! — остановил его унтер-офицер Василий Бахметьев. — Пожалуйста, перестань молоть чепуху.
— Чепуху? — возмутился Овцын. — Какую чепуху? Неужели ты не понимаешь? Турок в два счета вышибут в Азию — и конец.
— В два счета? — переспросил фельдфебель Домашенко, тоже черноморец, но не в пример Степе человек положительный.
— Нет, душа моя, не так это просто.
— Да что ты! — И, всплеснув руками, Овцын снова толкнул урну, но вовремя успел ее подхватить.
— Что ж тут трудного? Просто, как палец. Боюсь только, что мы с тобой туда не поспеем. До выпуска еще целых шесть месяцев.
— Не бойся, Степанчик, — и Бахметьев похлопал Овцына по плечу. Хороший он был, этот самый Степа Овцын. Трогательный.
— Слушай, — сказал Домашенко, — англичане уже долго возятся с Дарданеллами, и что будет дальше — неизвестно. Попробуй назови мне случай, чтобы флот взял береговую крепость.
— Конечно, — поддержал Котельников, тихий блондин из породы зубрил, благодаря настильности своего огня судовая артиллерия не имеет возможности поражать складки местности, в которых могут укрываться батареи береговой обороны.
— Садитесь, — сказал Бахметьев, — двенадцать баллов, — и повернулся к Овцыну: — Беда мне с тобой, Степа. Втравишь ты меня в войну с Англией, потому что ей твой средиземноморский флот не понравится.
— Несомненно, — согласился Котельников. — На примере кампаний Ушакова и Сенявина ясно видно, что…
— Довольно! Довольно! — перебил Бахметьев. — Вас не спрашивают. Замолчи, пожалуйста.
Остановился, чтобы сформулировать свое окончательное суждение; по вопросу о проливах, но высказаться не успел.
В курилку боком влетел старший гардемарин Костя Патаниоти. Влетел и дал волю обуревавшим его чувствам:
— Очередной номер! Опять Арсен Люпен! Молодчинище! Опять обложил Ивана!
— Стой! — И Бахметьев поймал его за руку. — Что случилось?
— Пусти! — Костя физически не мог говорить, когда его держали.
— Вы понимаете, до чего здорово! Он прислал ему целый букет цветов.
— Кто, кому, почему и зачем? — не понял Бахметьев.
