Боже, какое у меня хорошее настроение! А сейчас я расскажу вам почему. Позвонила мне товарищ Мери. Она сказала:
— Ты одна?
— Да, — сказала я, — можем говорить долго и спокойно, и, если ты с добрыми вестями, за телефон плачу я.
— Я с добрыми вестями, — сказала товарищ Мери.
Я заплакала и долго не могла остановиться.
— Не плачь, — сказала Мери, — так должно было быть, не грусти.
— Я не грущу, — сказала я, — я плачу от счастья, но больше я сейчас говорить не могу. Я тебе позвоню, и если счет окажется слишком большим, они закажут выписку о звонках, а я скажу им, что ты сказала мне, что умерла Анна, а я тебе выразила соболезнование.
— Анна давно умерла, — сказала товарищ Мери, — не говори им этого, ложь откроется.
— Не откроется, — сказала я, — им плевать на моих товарищей, а я и не знала, что Анна умерла.
И мы прервали разговор. Стоило мне положить трубку, как я тут же успокоилась. Бумажным платком вытерла нос и губы, впустила Петара Крешимира на кухню, вытряхнула ему в миску целую банку кошачьих консервов, посмотрела немного, как прожорливо он ест. Несчастное, голодное, тощее животное. Когда я получу деньги, я им скажу: «Отвезите его к хорошему врачу за мой счет, так дальше нельзя. Он постоянно ест, а сам тощий, как восклицательный знак, в наше время против всего есть лекарства». Если они меня спросят, откуда у меня деньги, надеюсь, мне придет в голову что-нибудь разумное, деньги прочищают мозги. А могу вызвать такси, когда дома никого не будет, если у тебя есть деньги, такси стоит дешево, и сама отвезу Петара Крешимира к ветеринару. Корзинка у нас есть. Петар Крешимир вспрыгнул на диван, куда ему вход запрещен, я всегда слежу, чтобы он не валялся на диване, и, когда он принялся вылизывать задние лапы, позвонила Мери. Она мне сказала:
— Слушай, ты господина Ерко знаешь?
— Нет, — сказала я.
— Он сын товарища Томицы.
Мне стало страшно, неужели и товарищ Томица умер?! Сегодня умерли две мои боевые подруги, похоже, в воздухе носится что-то страшное.
— Нет, товарищ Томица не умер, — сказала товарищ Мери, — умер его сын Ерко.
— Страшно, — сказала я, — а ведь мы в молодости про депрессию даже и не слышали. И хотела рассказать ей, как та моя подруга подметала проспект Маркса и Энгельса, который сейчас называется проспект Освобождения, но товарищ Мери меня прервала:
— Это не депрессия, он погиб в автомобильной аварии.
— Проклятый алкоголь, — сказала я, — он хуже рака.
— Алкоголь ни при чем, — сказала товарищ Мери, — позавчера был ужасный ветер, ты, наверное, слышала.
