Перед этим мы включили в анкету 9 осевых пунктов, и каждый, кто внимательно ознакомится с программой десталинизации, увидит, что все эти пункты не высосаны нами из пальца, что под каждый из них у нас есть фундаментальное, серьезное обоснование. Мы обсуждаем не некоторые фразы, случайно сказанные господином Карагановым, а только то, что внесено в программу, прозвучало в ней в той или иной форме.
Например, фраза господина Караганова о том, что «вся Россия — это большая Катынь», прозвучавшая в выступлении в присутствии президента Медведева, затем вошла в программу. Тезис о том, что всем госслужащим надо запретить высказывать позитивные оценки того, что авторы программы называют «тоталитаризмом» (а по существу это является всей нашей советской историей), вошел в программу. Вопрос о том, что вся Европа несет одинаковую ответственность за Вторую мировую войну, вошел в программу. В нее входят также слова типа «геноцид», «голодомор» и так далее, которые будут иметь тяжелейшие для нас последствия.
У меня не вызывает возражений пункт об установлении памятников жертвам репрессий. Но кого называть жертвами репрессий? Тухачевский — это жертва репрессий или это палач? Троцкий кто — жертва репрессий или палач? Если даже избежать всех этих двусмысленностей, а мы знаем, что их никак нельзя избежать, потому и остановилась эта волна почитания жертв репрессий… Роберт Рождественский написал стихотворение о «железном человечище» товарище Эйхе. Речь шла о Роберте Эйхе. «Навстречу письмам Эйхе встает партийный съезд»… Но Эйхе много чего накурочил в своей жизни, и есть масса людей, которые считают его палачом.
Кроме того, нам до конца не ясно: если все жертвы красных — это жертвы репрессий, то кто такой Лазо, сожженный в паровозной топке? Это негодяй, которого справедливо покарали белые? Но если это так, то ни о каком национальном примирении нельзя говорить, и это всем понятно… Так что речь идет не о национальном примирении. И авторы программы сразу говорят, что это десоветизация. Не десталинизация даже, а десоветизация. Детоталитаризация (еще такое слово!), проводимая по аналогии с денацификацией.
Но, когда проводилась денацификация, никто не говорил о национальном примирении между Гитлером и его жертвами. Жертвы денацифицировали тех, кто их привел в соответствующее ужасное состояние, согнал в Освенцим и другие лагеря, топтал ногами, унижал. Потом эти жертвы взяли реванш вместе с оккупационными войсками на обломках, на руинах Германии. Не было никакого национального примирения. Почему же десоветизацию, равную денацификации, можно назвать национальным примирением? Мы будем оплакивать Лазо и других, мы будем учитывать их мечты, их идеалы, их веру в светлое будущее? Или мы будем в одностороннем порядке принимать позицию одной стороны и после этого говорить о национальном примирении? Так же нельзя.
