— Не забывай, парень. Ты должен называть меня только папой! — Он ткнул пальцем в Джорджа и перевел взгляд на Нэнси. — А где твой паршивый чай? Чем возиться с этим дерьмом, занялась бы лучше делом!
Нэнси отпихнула Джорджа и с воинственным видом встала перед верзилой.
— Не смей так со мной разговаривать, Берт Хиггинс!..
Он привстал со стула, развернулся и двинул ей в лицо кулаком.
— Хочешь, чтобы тебя поучили, Нэнс? Щенков ты, может, и способна плодить, а вот командовать мной — это уж нет! Извини!
Джордж не спускал глаз с лица матери: она колебалась — сражаться или отступить? Как обычно, верх одержал борцовский темперамент, и Джордж опрометью выскочил из кухни как раз в тот момент, когда мать, схватив со стола заварочный чайник, запустила им в Берта.
Прыгая через две ступеньки, Джордж забыл о своих синяках и в панике помчался наверх, подальше от этого ужаса. В спальне, которую они делили с Джозефом, Джордж попал прямо в объятия сестры и, услыхав грохот внизу, снова разразился рыданиями. Эдит гладила его по коротко остриженной голове, всякий раз вздрагивая, когда из кухни доносился звон разбиваемой посуды. Джозеф, будто окаменев, лежал на кровати, уставившись в потолок. Эдит охватило отчаяние.
— Боженька милостивый, — молила она, — сделай, пожалуйста, так, чтобы наши мучители сдохли!
Голоса ее почти не было слышно из-за слез. С того дня, как полтора года назад в доме появился Берт Хиггинс, жизнь их стала просто невыносимой. Берт был хуже матери — настоящий зверь. Чуть ли не с младенческих, лет дети помнили, как мать то любила их до смерти, то до смерти колотила, и они просто чудом оставались в живых. А с появлением в доме этого проклятого Берта Нэнси и вовсе ополоумела и свое дурное настроение вымещала на Джордже. С каждым днем Эдит все труднее становилось спасать его от материнского гнева. Берт пил, мать тоже пила, и вся тяжесть похмелья обрушивалась на несчастных детей. Но больше всех доставалось Джорджу.
На Эдит лежала обязанность прибирать в доме: даже пьяная в стельку, Нэнси Маркхэм претендовала на некую респектабельность.
Все трое вскочили и приросли к месту, услыхав, что мать промчалась через гостиную и выскочила в прихожую. Ее тяжелые шаги по лестнице заглушил топот ног Берта.
— Ты как со мной разговариваешь, а? Сука паршивая! Чертова шлюха, кобыла!
— Убери свои грязные лапы, Берт Хиггинс, в последний раз предупреждаю тебя!
На лестнице что-то грохнуло, и наступила тишина. Дети в ужасе переглянулись.
