— А, вернулся? — В тихом голосе матери звучала ярость. Она придержала дверь, давая Джорджу пройти. Подталкиваемый сестрой, ребенок переступил порог и тут же получил такой удар кулаком в затылок, что пролетел через всю комнату.
— Мам… не надо, мам! Не бей его, мам!.
Нэнси Маркхэм повернулась к дочери:
— Ну-ка, марш наверх, пока я не отходила и тебя!
Джордж в страхе лежал на холодном, покрытом линолеумом полу. Мать опустилась рядом, приблизила к нему свое лицо.
— Хотел, значит, убежать от своей мамочки, да, Джорджи, мальчик мой? — Вцепившись ему в волосы, она притянула к себе его голову. — Так куда же ты сбежал на этот раз, а?
Заметив, что ребенка бьет дрожь, она ощерилась, от чего между ярко накрашенными губами обнажились зубы, прикрыла глаза и принялась колотить его. Худенький, кожа да кости, мальчик, не в силах сопротивляться, лишь прикрывал голову руками.
Джозеф, лежа на постели в спальне, прислушивался к звукам, доносившимся снизу: приглушенным ударам и воплям матери, которые становились все громче.
Тяжело дыша, Нэнси выпрямилась.
— Ну а теперь, Джорджи, мальчик мой, иди и извинись!
Ребенок зашелся в рыданиях, заглатывая воздух в свои разрывающиеся от боли легкие. Из носа текла тоненькая струйка крови. Он, пошатываясь, встал на ноги, ухватился за стол.
— Ты слышал, что я сказала? — И Нэнси со всего размаха закатила сыну оплеуху. Спотыкаясь, он проковылял через гостиную и дальше — на кухню.
Ощущая на себе взгляд матери, стоявшей у него за спиной, Джордж посмотрел прямо в лицо верзиле, которого увидел на кухне.
— Ты, Берт, не волнуйся, я такую трепку ему задала, что теперь шелковым будет.
Верзила уставился на Джорджа своими темными глазками-щелочками. От него так разило потом, что ребенка едва не вырвало. Его толстое брюхо, на котором едва сходилась вся в сальных пятнах жилетка, ходуном заходило, когда он попытался поудобней устроиться на стуле. Джордж не мог отвести ненавидящего взгляда от красного одутловатого лица.
— Не очень-то он разговорчив, Нэнс! В чем дело, сопляк? Ты что, язык проглотил?
Джордж закусил губу.
— Я очень-очень извиняюсь… Я извиняюсь.
— А что еще надо сказать, мой мальчик? — Нэнси обдала Джорджа своим дыханием.
Он сглотнул и произнес со вздохом:
— Извини… папа! — Последнего слова почти не было слышно.
— Говори громче, ублюдок!
— Извини, папа!
Верзила заметил мелькнувшую в глазах ребенка ненависть. Именно ненависть. Он не ошибся! Ему стало не по себе, но тут же он ухмыльнулся, показав желтые от табака зубы. Подумаешь, какой-то заморыш, всего-то килограммов тридцать весу! Он вытаращил глаза и, сделав свирепое лицо, чтобы окончательно запугать малыша, заявил:
