Она запрыгала этаким мячиком порядочных размеров и пошла быстрее, чем полагалось. Рванула далеко позади позиций.
Следующую мину поэтому следовало пустить с некоторой задержкой. Так Лука и поступил. Поджег шнур и дал мине постоять на месте двадцать секунд. Потом скомандовал:
— Нажми!
Нажали, а мина ни с места, Еще раз — покачивается, но не идет.
Лука считает секунды: двадцать пять, двадцать шесть… мина попала в ямку — никакими силами ее не сдвинешь, Команда совсем запарилась и немножко беспокоится… Тридцать два, тридцать три…
— А ну, еще раз!
Еще раз навалились грудью, подняли мину, подтащили ее к самому краю, но запутались в кустах… Тридцать семь, тридцать восемь, а всего ждать до сорока пяти.
Один из матросиков вдруг бросился бежать, а остальные сели. Тогда Лука швырнул свой секундомер, схватил лом и подсунул его под мину.
Рычаг второго рода. Мину все-таки выпихнули, но она, подлая, разорвалась чуть ли не перед самым носом и кое-кого изрядно попортила.
Больше Луке заниматься экспериментами не позволили, и он с горя пошел на ту самую противолодочную авантюру, где преимущественно ловил рыбу.
В иллюминаторе уже светало, и часа через полтора миноносец должен был вернуться на рейд. Ложиться все равно не стоило.
Нестеров вскипятил чаю и собственноручно подал его на стол. Гакенфельт ушел на мостик, а Константинов продолжал рассказывать.
Теперь Лука Пустошкин, огорченный неудачным исходом японской войны и страдая от избытка свободного времени, пил несколько больше, чем ему полагалось.
На одной из боковых улиц Владивостока в те дни существовала некая совершенно знаменитая харчевня. Помещалась она во дворе, который назывался садом, хотя в нем было всего лишь одно-единственное дерево.
Впрочем, дерева этого хватало на всех. Ствол у него был сажени две в обхвате, и ветви перекрывали соседние дома. Не просто дерево, а форменная сикомора или баобаб.
На этот самый баобаб Лука и залез в один прекрасный вечер. Под сильным влиянием винных паров вообразил себя макакой, кувыркался в ветвях, издавал дикие вопли и вообще развлекал публику.
Но вдруг обиделся. Услышал, что за столиками смеются, и решил на смех этот реагировать в точности так же, как реагируют обезьяны. Одним словом, показал местному населению города Владивостока свою голую задницу на фоне густой зелени.
Этого было вполне достаточно, чтобы смутить присутствовавшего адъютанта коменданта крепости. Будучи юношей осторожным, он сам не принял никаких мер, но сразу же позвонил по телефону своему начальству.
