― Ну так как? ― глухо донесся до меня голос Прокопчика. ― Насчет Пензы, а?
― Бери билеты, ― пробормотал я. ― Но дай поспать часа три.
― Это мы мигом! ― радостно взвыл Прокопчик. -Я уж смотрел в Интернете: есть рейс в девятнадцать сорок!
Они с Малаем еще о чем-то бормотали за моей спиной, хлопотали со сборами, а я тем временем снова проваливался в забытье. Погружался на глубину, медленно, но неуклонно, как покойник с привязанным к ногам бетонным блоком. Там, под толщей вод, ввиду надвигающейся вечности, было легко, спокойно и как-то несуетно. А у самого дна приснился мне приятный и совсем нетревожный сон.
Будто мы с моей бывшей (вернее, на тот момент только будущей) женой Таткой, еще не разлаявшиеся вконец на почве коммунальных метров, а наоборот, нежно друг в друга влюбленные, но зато совершенно бездомные, пробираемся в квартиру ее дяди-уролога (был у нас действительно такой полузабытый теперь эпизод). Пробираемся в отсутствие хозяина, с ключами, ловко выкраденными Таткой перед его отъездом на курорт. Татка, не теряя времени, исчезает в направлении ванной, а я, полный сладостных предвкушений, остаюсь в комнате один, с любопытством оглядываясь по сторонам. И ничего особо странного мне не видится в том, что жилище уролога напоминает скорее медпункт. Стеклянный шкафчик с лекарствами и инструментами в углу, металлический сестринский столик с разложенными на нем шприцами и какими-то ампулами. Смущает разве что застеленная простынкой кушетка (как мы с Таткой на ней устроимся?). Я рассеянно сажусь в стоящее посреди комнаты вертящееся докторское кресло. И без всякого перехода, с удивительным спокойствием и даже безразличием понимаю, что вон там, в стеклянном шкафчике и на сестринском столике, лежат те самые заботливо приготовленные для меня психотропные штучки, с помощью которых я расскажу все: что было и чего не было. С вялым любопытством я поднимаюсь из кресла посмотреть, чем это меня собираются снова пичкать. Но одновременно слышу, как где-то в глубине квартиры раздается ватный грохот ― словно рухнула на пол полная одежды вешалка. Сразу забыв о шкафчике, я направляюсь туда и вижу Татку, выходящую из ванной комнаты. На ней серебристое платье, порванные в клочья черные ажурные чулки и съехавший набок пергидрольный парик. «Мне надо было пи-пи», ― капризно надувая губы, говорит она грубым голосом покойного товарища подполковника. Я с ужасом замечаю, что глаз у нее заплыл огромным фингалом, а в окровавленном рту чернеет провал от выбитых передних зубов. «Ах, сволочи, сволочи! Что они с тобой сделали!» ― кричу я в отчаянии, хватая Татку за плечи. Но она в ответ только яростно выдирается, с неожиданной силищей отталкивает мои руки и продолжает оправдываться возмущенным басом: «Мне надо было пи-пи! Пи-пи! Пи-пи!»
