— Сделай круг, — повторил Сол.
— Но твое оружие…
Им действительно не хотелось драться. Но был ли другой выход?
Сол передал дочурку матери, всмотрелся в чащу. Отошел, сломал подходящее деревце и руками очистил от веток и листьев. Видя его решимость, Сос приступил к расчистке места на земле. Круг вышел неровный, слегка бугристый, шест тоже не блистал изяществом. Но это был не тот случай, когда хотелось бы сражаться на виду всего племени.
Они подошли к самодельной арене, стали друг против друга. Сола застыла рядом в тревожном предчувствии. “Почти как тогда, — подумал Сос. — Ребенка только не было.” Теперь он превосходил соперника в весе, владел оружием, которого Сол никогда не видел. Но неказистое оружие его было шестом, единственным, перед которым пасовала веревка. Будь здесь тачка, он, быть может, выбрал меч или булаву, но здесь он взял то, что предоставила природа, и, вместе с этим, неосознанно — победу.
— После этого мы будем друзьями, — сказал Сол.
— Мы будем друзьями.
И почему-то это было важнее всего остального. Они вступили в круг. Ребенок заплакал.
Лето было в разгаре. Он стоял у подножия Горы — странного нагромождения лавы и шлаков, которое высилось над пересеченным ландшафтом. Монументальный памятник Взрыва был чист от радиации. Кустарник и чахлые деревца росли у самого основания, вверх по склонам тянулись — с длинными проплешинами — мхи да лишайники. Ветер зловеще завывал между острыми уступами, обдувая Гору. Небо затянулось желтоватыми облаками.
Гора Смерти!
Сос запрокинул голову, но вершины разглядеть не мог. На высоте нескольких сот ярдов смутно виднелись огромные металлические выступы, асимметричные и безобразные. А над головой, в ожидании добычи, кружили в тумане хищные птицы.
Он прикоснулся пальцами к плечу и снял Глупыша. С грустью смотрел он на пятнистые — будто взъерошенные — коричневые перья, и нелепая, бестолковая окраска показалась ему до боли родной.
— Ну вот, дружок, дальше тебе дороги нет. Я поднимаюсь на Гору, чтобы никогда не спуститься. Но ты здесь ни при чем. Эти стервятники не по твою душу.
Он подбросил птицу. Глупыш расправил крылья, покружил и, вернувшись, снова сел на плечо.
Сос развел руками.
— Я даю тебе свободу, а ты… Глупыш.
Это ничего не меняло, но он был тронут. Откуда птица могла знать, что готовило будущее?
И кто вообще может знать это? Сколько человеческой верности и любви выросло из простого неведения своей судьбы?
С ним была веревка, но уже не как оружие. Он сломал жалкое деревце, очистив ствол, как некогда делал это Сол, соорудил грубую палку и, поудобней приладив поклажу, двинулся вверх.
