Антон уже хотел вскочить из-за стола, но злой взгляд Галениека приковал его к месту.
— Ты чего орешь, малый! — Галениек схватил кофейник и замахнулся. — Пузыри ведь еще не пускаем.
— Это как знать. — Август радостно спрыгнул с койки. — А что, если в трюме вовсе не яйца, а гранаты?
— Я твой проклятый роман сейчас раз — и за борт! — пригрозил боцман, но сам подался к двери.
Послышалась сирена. Протяжный вой проникал в каждую щель, заставляя вибрировать все переборки.
— Ты не злись, Галениек, я тут ни при чем. — Антон надел спасательный пояс.
Все заторопились наверх.
— Пачкуны несчастные, какую игру мне испортили, — пробормотал Галениек.
Он нехотя поднялся. Подобрал листок с записью игры, сунул в карман, отправился вслед за товарищами.
Сирена жалобно оборвалась. Кубрик наполнила тишина. Тяжкая, мучительная. И в ней, как далекий вопль о помощи, прошелестел шепот Цепуритиса:
— Пойти надо… человек… Нельзя же бросать человека!..
Но его никто не слышал.
Первым про больного Цепуритиса вспомнил Антон. Веснушки на его бледном, перепуганном лице пылали, точно аварийные сигнальные лампочки. Антону казалось, что минуты «Тобаго» сочтены. И именно этот страх перед неминуемой гибелью заставил его вспомнить о брошенном товарище.
Кто бы мог подумать, что после пяти дней потогонной лихорадки Цепуритис еще может столько весить? И до чего неловко тащить это большое, рукастое и ногастое тело! Нет, одному не управиться — не волочить же, как мешок с костями, еще живого человека. Но когда на трапе раздались шаги, лязгнула дверь, Антон обомлел от страха.
— До каких пор будешь тут чикаться, баранья голова!
В кубрике стоял Галениек, а не немец с автоматом. И Антону показалось, что теперь у него хватило бы сил и без помощников вынести Цепуритиса на палубу.
«Хотите избавиться от своей малярии — перемените климат, вам нужен другой воздух, — сказал когда-то Цепуритису врач из больничной кассы. — Я на вашем месте поселился бы в Сигулде».
Цепуритис многое сделал бы на месте врача — поселился бы в Сигулде, не позволил бы дочке работать в ночном ресторане. Но Цепуритис не был врачом. На его зарплату моториста кормились четыре души. Цепуритис поблагодарил за совет, вручил талон за визит и вернулся на судно.
В известной степени врач оказался прав — свежий ночной воздух вернул Цепуритису сознание. Он дышал тяжко, словно вытащенный из воды утопающий. Открыл глаза. Пелена, мешавшая мозгу воспринимать внешние впечатления, спала.
