– Когда я приму двести, то могу общаться с кем угодно.
– Тогда ты дурак, – обиженно заключил Влад, – это чистая правда. Мне Леха помогает… – он, видимо, ждал, что последует вопрос, кто такой Леха, но тема водителя не заинтересовала, и Влад продолжал беседовать с его равнодушным затылком, – Леха – это круче брата, и круче мамы с папой! Это – вот!..
Водитель не видел, какой жест сделал навязчивый пассажир, и, вообще, уже не старался его слушать. …Все это старо, как мир, – подумал он, – но если смерть не конец, а, наоборот, начало новой жизни, значит, в ней не должно быть ничего страшного. Почему ж тогда все боятся смерти?.. Или они боятся, как раз, этой самой новой жизни?.. А двести грамм – между прочим, стакан. После стакана привидятся не только духи, но и чертики зеленые…
– …Братан, здесь направо и во двор.
Водитель, не задумываясь выполнил команду, но почувствовал, как машина угодила в глубокую ледяную колею.
– Какой подъезд?
– Чего?.. – переспросил Влад так, вроде, его оторвали от важного дела, и водитель обернулся. Пассажир, и правда, что-то писал, положив бумажку на спинку переднего кресла, – вон, где дерево останови… Слышь, братан, я теперь твой должник. Если что, обращайся. Я тут адрес нацарапал…
– Обращаться, в смысле, по двести грамм махнуть? – водитель, притормозил перед означенным деревом.
– Хоть бы и так, – пассажир вышел и сразу исчез в подъезде.
Водитель повертел в руках обрывок тетрадного листка, и небрежно сунув в бардачок, взглянул на часы. …Еще рейс можно сделать… Двигатель взревел, но машина лишь дернулась, выплюнув из-под колес заряд снега; попытался тронуться назад, однако результат получился аналогичным.
…Вот и приехали, – водитель вылез наружу, – из-за какого-то сраного полтинника!.. Оглядел двор, яркие окна, дразнившие наличием рабочей силы, до которой невозможно добраться.
…Без двадцати десять. Не успеваю… – водитель наклонился, в сотый раз упрямо подсовывая коврик под заднее колесо и в сотый раз зная, что он вылетит оттуда, как сказочный ковер-самолет. Возникло предчувствие чего-то ужасного, причем, как именно это ужасное проявит себя, пока неизвестно, но проявит обязательно. Окинул взглядом узор окон, становившийся все более замысловатым; снова нажал на газ, заполняя гулким эхом мертвое пространство, и вдруг увидел, как штора в окне первого этажа сдвинулась, и показалась голова мужчины, который покрутил пальцем у виска, потом постучал по часам на руке. Водитель подумал, что его б тоже взбесило, если б кто-то столько времени газовал под окнами.
