Поэт вытянул шею, чтобы разглядеть приближающуюся девушку, и приподнял широкополую шляпу.
— Мисс Аллен, верно? Узнаю ваш силуэт.
— Правда? Ну да. То есть это я. Доброе утро.
Он подошел поближе, чтобы лучше ее видеть и не повышать напрасно голоса. Ханна ощутила резкий запах его пота.
— А ведь вы с книгой, — сказал он.
— Да, так и есть.
— А позволите спросить, что это за книга?
— Да, конечно. Это… — она поднесла книгу к глазам и прочла, что написано на корешке, как если бы успела позабыть. — Это Драйден. Стихи Драйдена.
— И где ж этот Драйден был вами найден, а? — Он засмеялся собственному каламбуру, взглядом приглашая ее присоединиться. И она ответила на его дружеский жест — правда, вышло чуть более нарочито, чем ей того хотелось бы.
— А позвольте спросить, — нарушила она затянувшуюся паузу, — что сейчас читаете вы?
— Да бога ради. Тоже стихи, хотя, полагаю, не с таким удовольствием, как вы. Свои собственные. Я готовлю книгу.
— Как замечательно!
— Вы считаете? Не думаю, что критики с вами согласятся. Если мне и удастся когда-нибудь ее издать, едва ли они встретят ее с большим воодушевлением, чем мои предыдущие опусы.
— Ну, критики — они же… — Она понятия не имела, что представляют собой критики, и потому пренебрежительно махнула рукой. — Они же критики. А не поэты. А я буду с нетерпением ждать, когда она выйдет в свет. Быть может, вы даже подпишете мне экземпляр. Как чудесно, что у нас здесь появился поэт — ну, если не считать мистера Клэра.
— Мистера Клэра?
— Джона Клэра. Он лечится у моего отца.
— Джон Клэр, поэт-крестьянин? Вот оно что. Так… — Теннисон нахмурился. И в этот миг из-за облака выглянуло солнце. Цвета стали глубже. Засверкал гравий на дорожке. Ветерок заворошил листву.
— Так лучше, — сказала Ханна.
— Гм. Послушайте, а я ведь вот что могу! Хотите, покажу?
— Это вы о чем?
— А вы просто стойте и смотрите.
Теннисон подошел еще ближе, и его резкий запах окутал Ханну целиком. Неужели? Что же он сейчас сделает — поцелует ее? Закрыв глаза, Ханна замерла, ожидая, что сейчас он прижмется губами к ее губам. Но ничего такого не произошло. Когда она вновь открыла глаза, Теннисон стоял перед ней, зажмурившись и плотно сжав губы. Хорошо хоть обошлось без этакого унижения! Она глубоко вздохнула. Теннисон стоял так еще некоторое время, а потом очень медленно принялся расслаблять мышцы лица, пока, наконец, оно не оказалось полностью лишено какого-либо выражения, словно маска смерти. Не прекращая этого медленного движения, он постепенно приоткрыл глаза и рот, потом открыл их еще шире, наконец, распахнул совсем широко — и, подняв брови, расплылся в улыбке.
