— Приветствую вас!
— И что, — пробормотала Ханна, — вы двое часто вот так встречаетесь?
— Даже не знаю, что сказать, — ответил Ронсли, изобразив на лице шутливое замешательство.
— А у вас цветы, — заметил Сеймур, решительной рукой опытного наездника похлопывая кобылу по шее.
— Правда ваша, — откликнулся Ронсли, разворачиваясь в седле, чтобы достать их из седельной сумки.
— Розы, — удивилась Ханна. — В это время года?
— Да. Это из оранжереи моего друга. Возьмите! — и он протянул цветы Ханне. Желтые розы с прохладным, свежим ароматом, обернутые в бумагу.
Ханна молча взяла цветы. Томас Ронсли заметил, что она расстроилась, и добавил примирительно:
— Мне пришло в голову, что вы могли бы отнести их своей матушке. Пусть, думаю, украсят какой-нибудь уголок в вашем доме. Что ж, не буду вас задерживать. До свидания!
Вернувшись домой, Ханна обнаружила записку: «Милая Ханна, розы были для вас. Надеюсь, вам будет не слишком неприятно об этом узнать. Взглянув на них, вспомните обо мне. С уважением, Томас Ронсли».
Лорда Байрона разбудили. С шумом отодвинули засов. Дверь распахнулась. Он вытер рот, сел и всласть почесался прямо через теплую, грязную одежду.
В коридоре плясали пятна света — это раскачивались лампы в руках у санитаров, отпиравших двери других комнат.
По правде говоря, Байрон не слишком-то жаловал эти ночные гулянья. Царившие вокруг шум и веселье лишь обостряли ощущение одиночества, его возвышенного и мучительного уединения. Но если его дверь была открыта, он любил выходить, и не только потому, что поступал так по своей собственной воле, — все равно ведь через некоторое время вернулся бы санитар и спустил бы его по лестнице к чертям собачьим. Нет, ему нравилось украдкой проскальзывать вниз, дабы глянуть, не отперта ли случайно парадная дверь. А если бы она оказалась отперта, уж тут-то он, наконец, ускользнул бы отсюда, сбежал бы прямо в ночь.
Люди неуклюже двигались мимо его двери к лестнице, шаркая ногами и испуская стоны. Он вышел и присоединился к идущим. Их голоса звучали тише, чем голоса оставшихся взаперти и рвавшихся наружу из своих обиталищ. Внизу у лестницы хлопали бутылочные пробки. Принесли скрипку в одеяле, развернули и всучили кому-то, кто умел играть. Лорд Байрон, сам неплохой скрипач, обиделся было, но вспомнил, что здесь свой талант следует держать в тайне, ведь ему куда больше нравится играть для цыган и для свободных людей.
Он бочком пробрался сквозь толпу к парадной двери. Заперто. Ощутив, как снаружи веет прохладой, он прижался к дереву. Из трещины в двери засквозило, и коснувшаяся глаза струйка воздуха заставила его моргнуть.
